Эдвард Мерцер потушил сигарету в пепельнице в форме перевернутого на спину краба, подаренную ему на юбилей работниками его компании. Нельзя было сказать, что он был от нее в восторге, но он ценил все подарки, как бы безвкусно они не выглядели.
— Мистер Мерцер?
Он поднял голову и посмотрел через плечо, откуда раздался сонный голос экономки.
У дверей на кухню стояла миссис Уйнторп — дама шестидесяти лет, не очень высокого роста — в ночном халате.
— Стив разбудил меня и сказал, что вы хотите меня видеть. Что-то с Мелл?
— Да, — но, увидев испуганный взгляд экономки, которая уже давно стала их членом семьи, быстро поправился, — С ней все хорошо. Просто решил, что ей не помешало бы сейчас горячая ванна и чашечка чая. Простите, что пришлось разбудить вас в столь раннее время.
— Да ну что вы! — отмахнулась от его извинений миссис Уйнторп, подойдя ближе. — Ради Мелл, я пожертвую любым сном, каким бы он интересным и счастливым ни был.
— Спасибо вам.
— Все сейчас будет готово, — заверила она и скрылась снова за дверью.
— Миссис Уйнторп! — поспешил окликнуть ее Мерцер, и экономка выглянула в холл. — После чего оставите наполняться ванну и поставите греться воду в чайнике, вы бы не могли подняться к Мелл?
— Я могу, мистер Мерцер, — кивнула она, выйдя обратно в холл. — Но, думаю, будет лучше, если вы сами это сделаете. Наверняка она ждет вас.
Эдвард Мерцер смущенно улыбнулся и кивнул головой:
— Да, думаю, вы правы. Пожалуй, я сам поднимусь к ней.
Миссис Уйнторп улыбнулась в ответ своей добродушной улыбкой и ушла выполнять поручения.
Мэри Рирдон, двадцатидвухлетняя студентка факультета высшего сестринского образования, с ярко-рыжими волосами и бедной россыпью веснушек на носу, всегда придерживалась одного жизненного кредо: не лезь с расспросами о личной жизни к другим и тогда (может быть) не станут донимать и тебя. По этой причине многие ее сокурсники считали ее немного замкнутой особой, но никогда не ставили ее в ряд отверженных сверстников. Все дело было в обаяние. Мэри была способна расположить к себе почти любого человека, если тот сам этого хотел. Во многом по этому ее всегда ставили представительницей всей группы в разных мероприятиях, учиненных студенческими организациями. Преподавателям нравилась ее активность и самоотдача в исполнение возложенных на нее обязательств, а студенты не стеснялись этим пользоваться, перемещая всю ответственность на ее хрупкие плечи.
По мнению самой Мэри, друзей у нее не было. Но было много приятелей, среди которых были самые популярные студенты училища: любимый всеми Ди-джей местной радиостанции Джим Роквелл, Звезда (немного потускневшая) Бейсбола Майк Доннахью, Хирург — будущий лауреат государственной премии — Уолтер Кэмпбелл, Гламурное Создание из высшего общества Мелинда Мерцер и многие другие.
Вышеупомянутые имена были, все же, более приближены к ней, по причине того, что в каждое лето, по окончанию экзаменов, вот уже второй год они отправлялись в дорожное путешествие по живописным местам страны. И этот год не должен был быть исключением.
Комната в студенческом городке, где жила Мэри Рирдон со своими соседками, ничем не отличалась от остальных, разве лишь тем, что в ней всегда было тщательно прибрано. С самого раннего детства она приучила себя к чистоте и порядку. Ее этому научила не мать, как многих других девочек, а отчим. Но это совсем не значило, что Тадеус Гришам — ее отчим — стал хорошей заменой ее отцу. Совсем наоборот, он был садистом и тираном, который считал единственным методом воспитания побои, а поощрения и ласка могли только навредить ребенку. Так он любил говорить матери Мэри — Инесс Рирдон, хотя Мэри была уверена, что к воспитанию все побои не имели никакого отношения. Просто Гришам был из той категории людей, у которых не хватало любви ни на кого, кроме самого себя.
Мать Мэри — Инесс Рирдон, — в уходе мужа винила дочь. Она никогда не говорила об этом прямо, но девочке и так было все понятно, уж слишком охладела она к дочери. Не было больше поцелуев на ночь, не было ее любимой яичницы-глазуньи на завтрак, не было разговоров о том, как она провела очередной день в детском саде. Да и забирать из сада дочь, мать все чаше забывала, вследствие чего воспитательница сама отвозила ее домой. Как правило, после таких случаев миссис Альварес подолгу беседовала с Инесс Рирдон, а маленькая Мэри тихо сидела в своей комнате и вслушивалась в обрывки слов, которые доносились с кухни. Миссис Альварес твердила, что девочке (то есть Мэри) нужна заботливая мать и если Инесс не под силу уделять ей нужного внимания, тогда стоило обратиться в органы опеки. Инесс Рирдон, после таких слов, начинала плакать и умолять ее воспитательницу не делать этого. Миссис Альварес соглашалась с ней, говоря, что Мари будет все же лучше дома, чем в приюте, после чего отбывала.