Во всеобщей суматохе только первый подавший голос увидел бледное лицо первого патрульного, ушедшего дописывать протокол, но вернувшегося, услышав подозрительный шум. Что происходит, кричал он, но его никто не слышал, а тот, кто слышал, безразлично на него смотрел. Что происходит, кого бьют, он почти вопил. В суматохе тел он увидел фуражку своего старшего. Бледнея еще больше, он, быть может, совершил ошибку еще более грубую, чем ту, в которой он приехал написать протокол к пункту сбора рабочих. Да, ошибка была, несомненно, фатальной: эхом разлетелся по залу грохот выстрела табельного, приковав к патрульному всеобщее внимание.
Все мгновенно замолчали. Бледный юноша с железом в руке приковал к себе все внимание. Он дрожал от страха, руку его дрожала тоже. Стойте, почти беззвучно двигал он губами, стойте. Все смотрели с накопившейся яростью и ожидали каких-то слов, но никак не его «стойте». Запертые ждали, что слова, слетевшие с губ человека, могут их успокоить и ободрить, но стрелявший был слишком юн и напуган, чтобы сообразить сказать им что-то, поэтому запертые получили всего лишь жалкое «стойте». Ну, стоим, осторожно начал татуированный с дубинкой, дальше-то чего. Немедленно, начал патрульный мучительно подбирать слова, отпустите его. Забирай сам, уже увереннее сказал татуированный с дубиной. Отойдите, сказал патрульный, расступитесь. А что если нет, осклабился вожак. Я прошу, расступитесь, сказал он и навел пистолет. И что же, выстрелишь, насмешливо переспросил патрульного вожак. Да, тихо сказал бледный юноша, озираясь, пытаясь заручиться поддержкой, и увидев что-то в лицах некоторых запертых, повторил это уже громче. Да, если будет нужно, что же вы творите, мы представители власти, добавил еще он. Здесь мнение большинства - власть, сказал вожак и его слова подхватил нестройный гул голосов. Мы тут, как никак, заперты все вместе, и я, и ты, и они.
Пока разыгрывалась эта сцена, кто-то закурил. Кто-то жевал бутерброды, заботливо приготовленные в путь-дорогу женой. Кто-то, устав, прикрывал глаза, привалившись к стенке - как-никак, многие были пьяны ожиданием и пьяны просто. Первый заговоривший отвлекся от патрульных на что-то, а когда вновь увидел их, они были уже у стены, вдвоем. Они сидели, прислонившись спинами к стене, их окружало с десяток запертых. Избитый щелкал рацией и находил только лишь помехи. Они затравленно смотрели напротив себя, где восседали на корточках вожак и его свита. Те поигрывали мускулами, курили и волками смотрели на патрульных. Я тебя запомнил, узнаю даже и без формы, сказал он тому, у кого был пистолет. Мы еще обсудим все по-настоящему, вот увидишь, глумливо добавлял он, а его свита гоготала. Нам нужно дотянуть до утра, говорил второй патрульный избитому. Говорили тихо, но первый, от чьего лица и ведется наблюдение за запертыми, услышал, благо был неподалеку. Утром кто-то обязательно придет и нас выпустит, а там мы всех этих скотов позакрываем, вот увидишь, отомстим, если это месть. Есть курить, ответил на это избитый патрульный. Не курю, ответил бледный патрульный с пистолетом.
Первый заговоривший хотел было спросить у них что-то, но передумал. Теперь ему не хотелось говорить и пытаться их организовывать - это вылилось бы в неприятности вроде тех, что приключились с одним из патрульных. Который час, спросил кто-то рядом, и кто-то еще ответил, мол, начало второго. С девяти же сидим, не унимался любознательный, а третий голос сказал, мол, я с двенадцати, я опоздал. Лучше бы не приезжал вовсе, добавил он и кто-то с жаром стал это обсуждать. Толпа волновалась, правда уже не так, почти все заняли место на полу, а кто-то все бегал в туалет. Недержание, поинтересовался один. Убиваю время, сказал бегающий. Ну хорошо. Хорошо, раз хорошо, ответил бегающий, что тут плохого. Плохо, что нас заперли и жрать хочется. Это разумеется, согласился бегающий, но утром открыть-то должны. Должны. А ну замолчите там, прикрикнул вожак. И люди, опасающиеся вожака, замолчали или начали переговариваться почти шепотом.