Да это же Крупская.
Она торопливо вошла под каменную арку.
Петр принужден был задержаться возле костра. Если он сейчас последует за ней, это не останется не замеченным.
А дворник глядит изучающе.
— …Потом я в писчую должность вошел, — вновь подступил к дворнику с рассказом старичок в тулупе. — Письмоносцем. Насмотрелся на капризы жизни! Все бы хорошо, да экзекутор у нас, бывало, бдение показывал: дай, думает, проверю службу…
И тут Петр понял, что следует сделать: прикинуться экзекутором! Дворник из новых, всех тонкостей проверок может и не знать.
— По какому делу тут? — строгостью подражая городовому, прервал Петр излияния старичка. — Мешать исполнению обязанностей городским уставом не положе но!
Старичок удивленно замер.
— По какому, спрашиваю, делу?
— Выходил в лавку, — сообщил говорун. — Теперь иду к себе.
— Не задерживаю! — милостиво уронил Петр.
— Как это? — удивился старичок. — По какому полномочию?
Петру известно: филеры ходят с жетонами. А что должны иметь при себе чиновники, исполняющие полицейский и хозяйственный досмотр от всевозможных канцелярий и присутственных мест?
— Не задерживаю! — уже сердито повторил Петр. — Ну?
— Иди с богом, уважаемый, — заволновался дворник. В это время под каменной аркой исчез Степан Радченко.
— Полномочия ему подавай, — проворчал Петр, провожая старичка намеренно долгим негодующим взглядом. — Ишь ты какой! — и укоризненно спросил у дворника — Как можно так непочтительно говорить о государевых поставленниках? И слушать такое?
— Виноват, — голос дворника дрогнул. — Это он сглупа.
— То-то и видно: сглупа. Надо быть поаккуратней. На улице… у костра, где разные люди… Кстати, фанеры эти могут наделать пожару. Их лучше убрать. Не положено.
— Сей момент! — дворник начал проворно складывать листы.
— Стало быть, ничего заслуживающего внимания нет?
— Откуда? Погода худая, не до баловства.
Костер, открытый ветру, задохнулся, пополз по оттаявшим камням и начал гаспуть. Петр наступил на него с края.
Истолковав это по-своему, дворник начал тушить огонь. Головешки он замел в ведро, прошелся вокруг с метлой.
Петр но уходил, делая вид, что любуется работой. Помог дворнику взвалить на плечи тяжелые листы, вложил в руки ведро, сунул под мышку метлу и сказал на прощанье:
— Я доложу, что здесь по службе отклонений не имеется.
— Благодарствуем!
Тяжело ступая, дворник двинулся в глухой тупичок. Подождав, пока он скроется, Петр неторопливо прошел под арку и постучал в комнату под номером один.
— Що там було? — обсспокоенно встретил его Степан Радченко, прозванный Хохлом как раз за то, что не может в разговоре обойтись без украинских словечек-вставок.
У Петра другое прозвище — Гуцул. В какой-то книге он вычитал, что славяне близки к жителям Карпатских гор — гуцулам, одной из самых мирных и свободолюбивых украинских народностей. Рассказал об этом друзьям. Один, другой раз… Его и стали звать Гуцулом.
— Що там було? — нетерпеливо повторил вопрос Хохол.
Петр коротко рассказал.
— А когда б вин и вправду полномочие экзекутора спытав?
— Да не ворчи ты, Степан Иванович, — вступился за Петра Василий Старков. — Похвалил бы лучше. Теперь мы точно знаем: у дворника на наш счет нет подозрений. И костра нет…
Кроме Крупской, Радченко, Старкова, Якубовой пришлн несколько рабочих — слесарь Обуховского завода Василий Шелгунов, Иван Бабушкин с Семянниковского и Никита Меркулов с Александровского сталелитейного. По всему видно — разговор между наставниками их живо интересует.
— А як дворник его у лицо запомнив, тогда що? — все еще сердясь, глянул на Старкова Радченко.
И тут действительно раздался стук в дверь.
Комната у Ванеева и Сильвина просторная, но спрятаться в ней трудно. Разве что за пологом, где поставлен таз для умывания.
Петр метнулся туда.
Ванеев, придав лицу беззаботный вид, пошел открывать.
Окутанный морозными клубами, в комнату шагнул… Ульянов.
Первой засмеялась Якубова. И без того небольшие карие глаза ее вовсе исчезли, румяные щекн сделались круглыми, широкие плечи мелко-мелко затряслись. От ее плотного, ладного тела всегда веет здоровьем, свежестью полевых трав, неистребимой молодостью. Не случайно подруги-бестужевки ласково называли ее Черноземной Силой. Все у нее хорошо, естественно, заразительно. В особенности смех.
Вслед за Черноземной Силой прыснула Крупская, за ней — другие. Даже Радченко не удержался.