Однако ратозапись имелась только одна - посмертная.
По записи нашли разрушенные участки, но не было известно, что следует сделать их на месте.
Пробовали найти решение, сравнивая мозг Гхора с мозгом других людей молодых и стацых. Ратозапись впервые позволяла вести такие исследования без чужих несчастий - на снимках с живого мозга. Машины-ратосличители захлебывались от работы. Для проверки делались все новые и новые снимки, потоки фактов заводили в дебри новых проверок.
- Мы заблудились в мозгу,-жаловался Зарек.-У нас тысяча моментальных фотографий, а нам нужна кинолента, одна-единственная, история одного постепенно стареющего мозга. Тогда мы поймем, как идет процесс.
-- Но ведь старение продолжается лет двадцати,-ужаснулась Лада.
Зарек про себя подумал, что двадцать лет - не такой большой срок в науке, тем более для решения сложнейшей проблемы оживления, да еще с омоложением. Но вслух не сказал Ладе. Она работала с таким нетерпением, так уверенно рассчитывала на свидание с мужем. Как можно было ей сказать: "Не надейся. Встреча произойдет лет через двадцать... или никогда". Зарек ничего не сказал вслух. Лада сама докончила мысль:
- Через двадцать лет я буду уже немолодой, некрасивой. Гхор не узнает меня.
И она же предложила выход: изучать не нормальную старость, а болезненную, скоротечный геронтит - болезнь Селдома. Тогда двадцатилетний срок сократится до нескольких месяцев.
- Это идея! Поищи сама, Ладушка, не доверяй никому.
И Лада искала со всей своей энергией. Запросила все страны, где были вспышки эпидемии. Но отовсюду медики с гордостью сообщали, что за последние два года не было ни одного случая, ни единого...
Лада вернулась с предложением заразить геронтитом шимпанзе.
Зарек считал этот опыт бесполезным. Шимпанзе очень похож на человека телом, но именно в психике различия существенны. Тем не менее Зарек согласился. Он понимал, что Лада в отчаянии и согласна на любые средства, кроме медлительных.
- Это идея! Займись, Ладушка, сама,- сказал он.
Слишком быстрое согласие удивило ее. Она насторожилась, заподозрила неискренность. Теперь она внимательно прислушивалась к разговорам, которые велись за ее спиной. Ловила намеки: не хотят ли свернуть работу, отложить оживление Гхора без ее ведома?
И однажды она услышала, как Зарек сказал в своем кабинете:
- Боюсь, не с того конца мы начали: нарушили естественный ход науки - от легких задач к более трудным. Сначала молодых надо было оживлять - погибших от несчастного случая: утонувших, убитых током, упавших с воздухолета. Сложили бы кости, сосуды наполнили кровью... и жив человек. Замучились мы с этой старостью.
Забыв о вежливости, яростная Лада ворвалась в кабинет:
- От вас я не ожидала, учитель! Это предательство! Да, да! Вы предаете Гхора и меня. Меня, которая к вам пришла за помощью. Что стоят ваши слова: "Гхор-мой друг. Лада - моя любимица". Предали любимицу, предали, предали!
Зарек и сам еще не хотел отступаться. Он дал честное, честнейшее слово, нто доведет работу с Гхором до конца, именно с Гхором, ни с кем другим, никем его не заменит. Лада успокоилась, попросила прощения и окончательно смутила профессора, поцеловав его курчавую макушку.
Но Лада не могла не понять, что Зарек не имеет права давать обещания. Там, где вложено двадцать миллионов часов человеческого труда, решают не привязанности и не обещания, а разумный путь к успеху.
На следующий день Лада пошла даже к Киму извиняться (он был свидетелем этой сцены). Долго сидела в его лаборатории, рассказывала о присланном шимпанзе ("Симпатичный такой, красавец, жалко отбирать у него молодость"). Шутливо всхлипнула, посмеялась над своей чувствительностью ("Как Нинка стала"), заглянула в кривое зеркало ратошкафа, показала язык своему отражению, вытянутому, как восклицательный знак, улыбнулась Киму.
- Как ты считаешь, я красивая, Кимушка?
Разрумянившаяся, смуглая, с блестящими глазами и блестящими волосами, Лада была особенно хороша сегодня.
- А ты меня любишь все еще?
Ким только руками развел. Вопросу удивился. Нетактично было спрашивать об этом.
- Любишь,- решила уверенно Лада.- Пока красивая - любишь. Ведь у вашего брат любовь поверхностная - к внешности только. И Гхор меня разлюбит лет через двадцать. Я хотела бы всегда быть такой, как сейчас.
Ким заметил, что, видимо, так оно и устроится в будущем. Через двадцать лет все будут омолаживаться.
- Нет, мне хочется быть именно такой, как сейчас, в точности такой. Может быть, ратозапись сделать? Чтобы образец был будущим омолодителям. Давай запишем, Ким. Сегодня же. Ты не торопишься на свидание? Ну давай, мне очень хочется. Причуда такая.
Так ласково она глядела, так умильно просила... и, в сущности, не было причины отказать. Лада надела свое любимое платье - красное, с черно-золотым поясом, вплела венок из белых лилий в черные кудри и уселась на корточках в ратоматоре. Ким сделал запись, запечатал коробку, вытеснил на ней имя, фамилию, дату и уложил в архив, где хранились все записанные крысы, свинки, собаки и обезьяны, как бы переслал потомству венок из лилий, пояс с золотом, юную улыбку Лады, смуглые, со светлым пушком щеки.
- Все уже кончено, Кимушка? Ну, я побегу переоденусь - и за дело. Оставила пласт АВ-12 на столе. А послезавтра у тебя тоже свидание? Нет? Тогда приходи ко мне. Не бойся, с глазу на глаз не останемся. Том с Ниной будут и Сева. И папа все о тебе спрашивает, и Елка тоже. Она уже взрослая, невеста совсем.
Позже, мысленно перебирая слова и взгляды Лады (он все еще чересчур много размышлял о ее словах и взглядах), Ким подумал, что Лада вела себя странно. К чему это приглашение? К чему разговоры о свидании? Лада почти кокетничала с ним. Зачем? Ведь только вчера она кричала и ругалась ради спасения Гхора. Это было так непоследовательно, так по-женски.
И с мужской последовательностью в назначенный срок Ким взял курс из Серпухова на Сенеж, туда, где жил Тифей с дочерьми.
Вот и леса на Сестре-реке, вот и озеро, подпертое прямой дамбой, вот затончики среди камышей с мясистыми бело-желтыми лилиями, теми, из которых Лада сплела венок, вот и синий домик с узорным крылечком, нижние ступеньки полощутся в воде. В саду опадают листья, кружатся громадные желтые снежинки, безмолвно и покорно ложатся на дорожки. Вот комната, уставленная девичьими безделушками, вот диван, на котором Лада любила сидеть с ногами, знакомая посуда на столе, у стола хлопочет Тифей...
Все, как прежде. Пожалуй, только Елка изменилась, младшая сестра Лады. Нет язвительной девчонки, которой так побаивался Ким, есть ее тезка - девушка, внешне похожая на ту девчонку, но гораздо больше на Ладустудентку. И Кима она встречает приветливо, расспрашивает о Луне и дальних странах.
А Лада что-то возится в своей комнате, даже не вышла поздороваться. Только нажимает рычажок, делает прозрачной стеклитовую дверь, спрашивая, пришел ли Зарек, и опять вливает цвет в стеклит, прячется от глаз. Переодевается, что ли? Или нездорова? Выглядит она прескверно; бледная, усталая, совсем не похожа на ту цветущую женщину, которая записывала свою красоту вчера. Как будто подменили.
- Ой, Ладка, у тебя седой волос. Вырви скорее!
Это Нина кричит, непосредственная и откровенная, как всегда. И тут же спохватывается. Не надо было кричать о седом волосе при гостях, при "мальчишках".
- Седой, правда? И еще один. Целая прядь.- В голосе Лады почему-то нет недовольства.
"Лада седеет. Время-то идет!"-подумал Ким.
А Нина сразу догадалась, в чем причина:
- Ладка, ты сумасшедшая! Себе вместо шимпанзе, да?
Ну конечно, Лада была верна себе. Зарек сетовал, что не может изучить процесс старения на одном человеке: больных скоротечным геронтитом не нашлось, и Лада привила болезнь себе.
Нина кинулась на грудь мужу - естественное прибежище.
- Том, что-то надо делать, Том, спаси ее!