Это в ответ на очень распространенное убеждение, что Церковь и Евангелие осуждают всякое земное счастье и зовут к страданиям ради них самих.
… Наслаждаюсь здесь тишиной, свободой и, главное, — полным досугом. Положительно, он временами необходим для нормальной жизни души. Наша обычная жизнь, вся сплошь занятая делами и почти ни минуты не оставляющая, чтобы передохнуть и опомниться, серьезно вредит тому подсознательному, что должно созревать в тишине и некоторой видимой бездеятельности.
Упорно мечтаю о своем очаге, и даже в буквальном смысле — о камине, который топится дровами, о своей библиотеке, саде. Конечно, это только «бессмысленные мечтания», вся жизнь наша и вся история против этого — к сокрушению очагов, к истреблению семейной жизни, к муравейнику и улью.
Фонтан, и на нем статуя Божией Матери в короне. То же у меня в комнатке, дешевая рыночная статуэтка, но я так был ей рад. Мужик поит у источника лошадь; другие мужики и бабы гребут сено. Молчаливая, неспешная жизнь; даже поезд не торопится и перевозит все доброкачественные вещи: бревна, дрова, прессованную солому и сено; и бесовские силы, правящие миром, пересекают этот тихий человеческий мирок только в виде молниями пролетающих автомобилей по узкой полоске шоссе, залитой смрадным гудроном (точно, чтобы отделить мир бесовский и Божий).
… Наперед решаю — по возможности никогда не жить в отелях. Комната гостиницы, даже хорошей, полна вся чужими, вредными для моего душевного мира, флюидами. Какие–то чуждые запахи, постель, на которой спали тысячи людей, умывальник с непременно прилипшим чужим волосом, все это беспокойно, подозрительно, фальшиво. Можно ли нормально жить, отдыхать в такой обстановке! Дом — совсем другое дело, даже самый примитивный и неудобный — здесь все естественно, человечно, доброкачественно.
Живем в старой 250–300–летней ферме: низкие потолки с толстыми балками, небольшие окна, камин, крепостные стены. На месте прежнего камина сейчас чугунная печка, но и она, особенно в сырые дни, дает впечатление настоящего дома, уюта, чего–то желанного. Я думаю, настоящее чувство домашнего очага могло быть только у людей, выросших в таких гнездах, в своих домах, с настоящим живым огнем очага, с закопченным потолком. Какое может быть особое тяготение к теперешнему нашему «дому» — квартире, одной из тысяч одинаковых, с центральным отоплением, электричеством, водопроводом вместо колодца или источника, без своих особых свойств, — которую легко переменить на любую другую. Так современная культура убивает чувство дома, родной семьи и пролагает путь к социализму, коммунизму, анархии в душах, так же, как и в быту.
«У всадника развивается чувство свободы и власти» (Л. Браун) — всадник, верховая езда — создали рыцарство и всю рыцарскую культуру. Какие чувства рождает управление автомобилем? Что несут в мир шоферы? Какую новую культуру создает автомобиль!?
Дом — очаг — пенаты. В прекрасной статье С. Франка «Религиозность Пушкина» страница отведена культу у Пушкина домашнего очага, пенатов, уединения.
Оказывается, стихотворение «Пора, мой друг, пора… " написано на листке, на обороте которого есть запись: «скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню–поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические, семья, любовь, религия, смерть».
Откуда стыдность (и бесстыдство) наготы, запрещение ее в Библии и в религиозном сознании народов? — Я думаю, что «голый человек» — «грешный человек», отпадший от Божией славы. Тела прародителей и тела святых облечены «светом, яко ризою»; у нас, павших, свет заменен одеждами до времени; «голое состояние» — есть вызов Богу, утверждение в своем грехе.
Сегодня, глядя на молодого крестьянина–рабочего на площадке трамвая, я подумал: какое малое место в фигуре человека занимает лицо и как мало места в лице занимают глаза, и тут я понял выражение «многоочитые херувимы».
Чувство стиля помогает нам понимать жизнь, ее гармонию или дисгармонию, отношения людей, оно помогает устраивать свою жизнь, семью, дом. Но вместе с тем, оно же делает жизнь временами тяжелой — нарушение стиля другими больно задевает нас там, где другие ничего бы не заметили.
Кроме того, эти же нарушения у хороших и добрых людей часто мешают сойтись с ними, мешают быть добрыми.
Если бы нам удалось углубить это чувство, научиться под внешней некрасивостью и беспорядком видеть гармонию и красоту (где они есть) — это было бы близко к мудрости.