простых и мудрых, согласных с древними немецкими. Одним словом,
Россия не только была обшитым, но, в сравнении с другими, и самым
образованным государством.
К несчастью, она в сей бодрой юности не предохранила себя от
государственной общей язвы тогдашнего времени, которую народы
германские сообщили Европе: говорю о системе удельной. Счастие и
характер Владимира, счастие и характер Ярослава могли только
отсрочить падение державы, основанной единовластием на
завоеваниях. Россия разделилась.
Вместе с причиною ее могущества, столь необходимого для
благоденствия, исчезло и могущество, и благоденствие народа.
Открылось жалкое междоусобие малодушных князей, которые, забыв
славу, пользу отечества, резали друг друга и губили народ, чтобы
прибавить какой-нибудь ничтожный городок к своему уделу. Греция,
Венгрия, Польша отдохнули: зрелище нашего внутреннего бедствия
служило им поручительством в их безопасности. Дотоле боялись
россиян, — начали презирать их. Тщетно некоторые князья
великодушные — Мономах, Василько — говорили именем отечества на
торжественных съездах, тщетно другие — Боголюбский, Всеволод III
— старались присвоить себе единовластие: покушения были слабы,
недружны, и Россия в течение двух веков терзала собственные
недра, пила слезы и кровь собственную.
Открылось и другое зло, не менее гибельное. Народ утратил
почтение к князьям: владетель Торопца, или Гомеля, мог ли
казаться ему столь важным смертным, как монарх всей России? Народ
охладел в усердии к князьям, видя, что они, для ничтожных, личных
выгод, жертвуют его кровью, и равнодушно смотрел на падение их
тронов, готовый все еще взять сторону счастливейшего, или 19
изменить ему вместе с счастием; а князья, уже не имея ни
доверенности, ни любви к народу, старались только умножать свою
дружину воинскую: позволили ей теснить мирных жителей сельских и
купцов; сами обирали их, чтоб иметь более денег в казне на всякий
случай, и сею политикою, утратив нравственное достоинство
государей, сделались подобны судьям-лихоимцам, или тиранам, а не
законным властителям. И так, с ослаблением государственного
могущества, ослабела и внутренняя связь подданства с властью.
В таких обстоятельствах удивительно ли, что варвары покорили
наше отечество? Удивительнее, что оно еще столь долго могло
умирать по частям и в сердце, сохраняя вид и действия жизни
государственной, или независимость, изъясняемую одною слабостью
наших соседов. На степях Донских и Волжских кочевали орды
азиатские, способные только к разбоям. Польша сама издыхала в
междоусобиях. Короли венгерские желали, но не могли никогда
утвердить свое господство за горами Карпатскими, и Галиция,
несколько раз отходив от России, снова к ней присоединялась.
Орден меченосцев едва держался в Ливонии. Но когда воинственный
народ, образованный победами хана монгольского, овладев Китаем,
частию Сибири и Тибетом, устремился на Россию, она могла иметь
только славу великодушной гибели. Смелые, но безрассудные князья
наши с гордостью людей выходили в поле умирать героями. Батый,
предводительствуя полумиллионом, топтал их трупы и в несколько
месяцев сокрушил государство. В искусстве воинском предки наши не
уступали никакому народу, ибо четыре века гремели оружием вне и
внутри отечества; но, слабые разделением сил, несогласные даже и
в общем бедствии, удовольствовались венцами мучеников, приняв
оные в неравных битвах и в защите городов бренных.
Земля Русская, упоенная кровью, усыпанная пеплом, сделалась 20
жилищем рабов ханских, а государи ее трепетали баскаков. Сего не
довольно. В окружностях Двины и Немана, среди густых лесов, жил
народ бедный, дикий и более 200 лет платил скудную дан россиянам.
Утесняемый ими, также прусскими и ливонскими немцами, он выучился
искусству воинскому и, предводимый некоторыми отважными витязями,
в стройном ополчении выступил из лесов на театр мира; не только
восстановил свою независимость, но, прияв образ народа
гражданского, основав державу сильную, захватил и лучшую половину
России, т.е. северная осталась данницею монголов, а южная вся
отошла к Литве по самую Калугу и реку Угру. Владимир, Суздаль,
Тверь назывались улусами ханскими; Киев, Чернигов, Мценск,
Смоленск — городами литовскими. Первые хранили, по крайней мере,