Уже в начале декабря у меня были первые разговоры с Кутайсовым об образовании наших детей. У него были две дочери, приблизительно одного возраста с нашей Нусей. Позднее к нам присоединился в этих разговорах еще и Фан-дер-Флит, у которого был сын, лицеист 5-го класса. Перебрали мы все возможности окончить им среднее образование без потери времени, но напрасно, ибо, кроме датских школ, никаких не было, разрешить же им сдать экзамены на французском языке не сочли возможным, дабы не дать прецедента немцам просить позднее разрешения держать экзамены по-немецки. Между тем, это была единственная возможность для них, ибо освоиться за полтора года с датским языком настолько, чтобы сдать на нем экзамены, наша молодежь не могла, хотя по существу этот экзамен был очень нетруден, и программы их не шли дальше наших 5 и 6 классов. Пришлось им продолжать свои занятия по-русски, причем мы устроили совместные уроки. Частью этой зимой, частью следующей, преподавали им математику Классен, физиологию — киевский приват-доцент А. Т. Васильев, учение Православной Церкви — о. Антоний, законоведение — известный адвокат Карабчевский. Отдельно занималась Нуся латынью с прапорщиком студентом Кулибиным, а летом 1918-го года — с офицером из Хорсереда Шмидтом, позднее известным эстонским дипломатом. Проходить историю и географию помогал ей я. Устроить детям сдачу экзаменов удалось нам только следующей зимой.
Случайно я прочел в газетах про образование Колчаковского правительства и что министром народного просвещения назначен проф. Сапожников. Мне пришла в голову мысль обратиться к нему с просьбой разрешить устроить в Копенгагене экзамен на аттестат зрелости чрез особую комиссию, благо здесь жили тогда 4 профессора и преподавателя высших учебных заведений. Меня поддержал в этой мысли Фан-дер-Флит, и мы составили телеграмму, которую попросили Мейендорфа отправить в Омск, и через две недели получили от Сапожникова разрешение на эти экзамены. Сряду экзаменационная комиссия была образована, и послужила образцом для ряда других таких же комиссий, сперва в Стокгольме, а затем в Швейцарии и Париже, где такие комиссии просуществовали целый ряд лет. Образование нашей молодежи оказалось, таким образом, обеспеченным.
3-го декабря из Петрограда приехала жена брата Ольга вместе с их сыном Леонтием. Получив телеграмму о приезде брата в Данию, она сразу стала хлопотать о заграничном паспорте, и очень скоро получила его, благодаря управляющему домами отца С. П. Боголюбову, служившему раньше в книгоиздательстве «Знание», свояку одного из его совладельцев К. П. Пятницкого. В числе писателей, печатавшихся там, был и Луначарский, через которого и был разрешен выезд Ольги. Она приехала прямо в Гельсингер, а затем наняла маленькое помещение на ферме около Хорсереда, где и прожила все время до их отъезда из Дании. Леонтий оказался мальчиком скромным и симпатичным, и очень было нам жаль, что позднейшая жизнь выбила его из нормальной нашей колеи и помешала получить высшее образование. Несколько раз приезжал он к нам в Копенгаген, и очень сошелся тогда с нашими девочками.
Кроме чтения, занятий с девочками и больших прогулок, время проходило только в изучении музеев. Началась и кое-какая литературная работа, подготовка к писанию брошюр, материалы для которых удалось найти в Королевской библиотеке. Русским книги выдавались из нее на дом только по рекомендации Мейендорфа, ибо, к сожалению, они проявили себя столь неаккуратными, что для них было введено это ограничение, которое для других национальностей не существовало.
Из знакомых за это время мы чаще всего виделись с Калишевскими, Аносовой, Потоцкими и Кутайсовыми. Последний, бывший Волынский губернатор и почетный опекун, был человек очень живой, неглупый и забавный. Она, рожденная графиня Толь, высокая, красивая женщина, удивительно милая и порядочная, сперва производила впечатление холодной, но когда мы с ней ближе познакомились, оказалась и очень сердечной.
Кстати, вспоминаю еще из копенгагенских знакомых — князя Д. П. Мышецкого, состоявшего при Потоцком, приятного, скромного молодого человека, сперва незаметного, но способного.
Уже перед датским Новым годом начали мы искать себе помещение на лето. Сперва поехал я в Роскильде, городок к западу от Копенгагена, на берегу небольшого, но глубокого залива, покрытого при мне сотнями конькобежцев. Здесь в интересном старинном соборе усыпальница датских королей. Увы, ни здесь, ни в другом городке поближе к Копенгагену — Кьеге, ничего подходящего я не нашел. Датское Рождество и Новый Год прошли очень шумно, как и большинство здешних праздников с пьяными скандалами, совершаемыми преимущественно моряками. На площади Ратуши долго стояла громадная елка, покрытая электрическими лампочками.