Я помню, как, обсуждая позицию защиты, убеждал он меня, что правосудие, собственно, нисколько не страдало оттого, что судьи получали взятки, так как деньги брались только за вынесение правосудных приговоров. И что если судья за взятку выносил приговор более мягкий, чем он (Асс) считал правильным, то, пользуясь своим правом прокурора, он приносил в вышестоящую судебную инстанцию протест на мягкость приговора.
Я спросила:
– Это по тем делам, по которым вы получали деньги?
И Асс, как бы удивленный моей несообразительностью, с недоумением ответил:
– Ну конечно же! Я же объясняю вам, что правосудие от взяток не страдало.
Для меня ознакомление с этим делом, а затем и слушание его в суде стало настоящей мукой. Когда я читала, а потом слушала показания свидетелей о том, как и через кого передавались взятки, когда узнавала, что правосудие вершилось задолго до суда в маленьком деревянном пивном ларьке около Киевского вокзала, меня охватывало и отвращение и отчаяние. Я думала о том, сколько сил, нервов, времени я тратила на каждое дело, чтобы увидеть потом равнодушные глаза судьи и услышать привычное:
– Приговор оставить в силе.
Услышать от тех самых судей, которых в тот первый день процесса ввели под конвоем в зал.
Как защищать в таком деле? Где найти позицию, которая могла бы помочь моему подзащитному в деле, где всё и все против него? Всё – это он сам, его собственные показания. Все – это остальные подсудимые, большинство из которых не признавали себя виновными и видели в нем предателя. Все – это так называемые взяткодатели, те, кто давали через посредников деньги и узнали теперь, что отмена благоприятного в отношении их близких приговора была результатом его протестов. Все – это многочисленные родственники подсудимых, ожидающих целыми днями в коридорах суда; это адвокаты, защищающие тех, кто не признавал себя виновными и показания против которых дает Асс.
Как защищать человека, когда сама не можешь найти ему оправдание?
Я жалела его, видя, как он изменился, какой жалкий и растерянный сидит он, отгороженный барьером от всего мира. Я могла произнести вполне искреннюю речь, взывая к милосердию суда. Но было необходимо найти такую линию, которая дала бы мне самой возможность понять, как это могло с ним случиться. Почему именно он, о котором адвокаты с уважением говорили – «сенатор», стал взяточником.
Я понимала, что причиной была не крайняя нужда, не материальные лишения. У Асса никогда не было детей, и вся его семья – это он сам и его жена, которая работала и неплохо зарабатывала. У них была очень приличная квартира. Им было на что жить и где жить. Читая показания многих свидетелей, я убеждалась, что мои представления о его образе жизни и привычках были правильными – он не участвовал в пьянках и оргиях, подобно другим прокурорам и судьям, не имел любовниц, не играл на бегах.
Много часов, еще тогда, когда изучала дело в Бутырской тюрьме, я думала об этом. Чтобы разобраться во всем, я просила Асса рассказать о старых уголовных делах, которые ему больше всего запомнились и больше всего его потрясли. И он рассказал, как вскоре после окончания войны выступал государственным обвинителем по делу, где обвиняемой была женщина, укравшая небольшой кусок масла на кондитерской фабрике «Большевик», на которой она работала.
– Я просил для нее десять лет заключения в лагерях, – рассказывал Асс. – И суд осудил ее к этому наказанию. Я понимал, что это жестоко и несправедливо, но ведь таким был закон.
И он был прав. Таким был закон.
Но для тех, кто применяет подобные законы на практике, это не может пройти безнаказанно. Закон нужно уважать, а несправедливость и жестокость уважать невозможно. Так постепенно у судьи или прокурора исчезало чувство полезности своей деятельности, и он из служителя правосудия в том высоком смысле, который всегда следует вкладывать в это слово, превращался в равнодушного чиновника.
Как они – судьи и прокуроры – сами относились к такому «правосудию»?
Разные люди – по-разному. Но независимо от того, задумывались ли они над этим или нет, мучились этой проблемой или спокойно подчинялись, не обременяя себя угрызениями совести, – все они в равной мере смеялись над понятием «святости закона», а потому не могли уважать и само правосудие.
Я поняла и то, что Асс, окруженный людьми, которые начали брать взятки задолго до него, постепенно терял остроту нравственного осуждения этого преступления, а потом и вовсе привык к этому. И тогда единственной преградой остался страх. Чувство, которое, на мой взгляд, никогда не являлось надежной охраной правопорядка.
Каждый адвокат вырабатывает свой стиль, свой почерк построения речи, свою манеру говорить, стоять перед судом. С годами появляется мастерство и, к сожалению, пусть свой, индивидуальный, но штамп. Штамп, который незаметен слушателям, но который адвокат чувствует безошибочно. И тогда он знает, что речь неудалась.
Речь в защиту Асса я считаю одной из своих удач. Все, что я рассказала здесь, говорила я и в Верховном суде. В советских условиях то, что я говорила, было неожиданно. И это заинтересовало слушателей и, что главное, суд. Я считаю, что это сказалось и на приговоре. Асс получил минимальное, по сравнению с другими осужденными, наказание – 4 года лишения свободы.
И, хотя это было обычное уголовное дело, я считаю, что именно в нем, а не много лет спустя, защищая Владимира Буковского, я начала путь политического защитника.
Но, несмотря на все мною сказанное, а может быть, и вопреки этому, советские суды выносили не только обвинительные, но и справедливые оправдательные приговоры. Не часто, реже, чем это требовало истинное правосудие, но выносили. Я могу найти в своей памяти очень много дел, когда суд осуждал человека виновного к мере наказания значительно более суровой, чем я считала справедливым и целесообразным. Но всегда эта мера была в пределах закона. Я могу найти в памяти немало дел, по которым суд соглашался с правовой оценкой действия обвиняемого, предложенной прокурором, безмотивно отвергая вполне аргументированные соображения защиты.
Но память подсказывает мне и такие дела, в которых защита добивалась правильной правовой оценки. Я могу вспомнить и немало дел, где адвокатам удавалось добиться полного оправдания. Иногда этого удавалось добиться сразу в суде первой инстанции. Чаще победа приходила после длительного хождения по судам высших инстанций.
Их было совсем немало – этих дел с оправдательными приговорами и у меня – за долгие годы моей адвокатской работы. И каждое из них было и осталось событием в моей жизни, нравственной наградой за мучительную работу, которую я так любила, которую вправе назвать профессией всей моей жизни.
Часть вторая. Признание, или Дело мальчиков
Следствие
В самых первых числах февраля 1967 года мне позвонил адвокат Лев Юдович. Мы были знакомы много лет и, хотя нас не связывала тогда личная дружба, относились друг к другу с уважением.
– Я к тебе с опасным предложением, – сказал Лев. – Я хочу, чтобы ты приняла участие в потрясающе интересном деле. Два мальчика – Саша и Алик – обвиняются в изнасиловании и убийстве своей четырнадцатилетней школьной подруги. Я уже знакомился с материалами в прокуратуре – они совершенно невиновны. Я в этом уверен. Дело уже назначено к слушанию. Прими ты защиту второго мальчика.
– Все это прекрасно. Я верю, что дело интересное. Но почему оно опасное? – удивилась я. – Уголовное дело безо всякой примеси политики. Что тут может быть опасного для адвоката?
– Дело в том, что оба мальчика признавали себя виновными. Потом оба отказались от своих показаний. Мой – Алик – не признает себя виновным и сейчас. А Саша, после того как ознакомился с делом вместе со своим адвокатом Ириной Козополянской, заявил следователю, что именно она научила его отказаться от признания, а на самом деле и он и Алик виноваты. Ирину отстранили от участия в деле. Ей грозит исключение из коллегии. А Саша через несколько дней написал заявление о том, что он совершенно не виноват и его прежние показания, в которых он признавался в изнасиловании и убийстве, – ложные, что оговорил он своего адвоката по настоянию следователя. Ирина просила коллегу по консультации защищать Сашу (Лев назвал имя одного из лучших московских адвокатов), но тот категорически отказался, сказав, что не может отдать свою судьбу в руки вздорного мальчишки, который с такой легкостью предал своего адвоката. Так что дело действительно опасное для тебя. Но учти – это невероятно интересное дело. Может быть, самое интересное в моей жизни.