В двенадцатом часу ночи вокзальная площадь бушевала безчисленными непривычными здесь криками мечущихся пассажиров, гудками многих легковых машин. Не ко времени светились окна близлежащих жилых домов. В это столпотворение на большой скорости въехало шесть могучих «Уралов», они сходу четко развернулись и одновременно подали задними бортами к высокому парапету, ограждавшему привокзальное пространство. За несколько секунд без лишней суеты триста курсантов со своими командирами высадились из машин и столь же быстро выстроились в двухрядную скобу, разомкнутая часть которой была направлена в сторону восемнадцати вагонов воинского эшелона. Сжимать кольцо начали по направлению к тупику по сигналу длинной очереди трассерами в ночное небо из автомата Калашникова. Оба курсантских полукольца разом взревев, не нарушая боевого порядка, начали сужаться к намеченной цели.
Задача внутреннего кольца, сформированного в основном из лучших спортсменов училища, была самая ответственная, опасная и грязная: освобождение местных жителей из лап распоясавшейся кавказской молодежи. Задачей второго кольца было — не выпускать для побега юных бандитов и доводить до конца работу, упущенную первой цепью.
Виктор был назначен командиром группы из трех человек. В ней был его лучший друг минчанин Вася Курень, чемпион Сибири по боксу, который при росте в два метра и весе в сто сорок шесть килограммов шел впереди «бульдозером». Виктор и Андрей Языков — кандидаты в мастера спорта по офицерскому многоборью, шли по левую и правую руку могучего белоруса.
Молодецким кликом нагоняя на себя задор и ужас на зарывшегося в морозную темень противника, группа бойцов замахала ремнями и, вскидывая автоматами, медленно «зачесала» по выделенному для нее сектору, который растворялся под углом пятнадцати градусов в самый центр взбунтовавшегося эшелона. Поезд стоял в дальнем вокзальном тупике без огней и оконных стекол изогнутым, темным, мрачньм червем. Пока до него было примерно метров пятьсот. По пути зачистки стояли два жилых дома с редкими огнями. Их обитатели изнутри оцепенело поприлипали лицами к погашенным окнам. За час до операции по усмирению хулиганского безпредела уполномоченный представитель, как принято говорить, соответствующих органов по молчавшему много лет «кухонному» радио внезапно спокойным голосом кратко оповестил обывателей мирного города Сибирска о смысле происходящего и четко пояснил правила их поведения в этой чрезвычайной ситуации. После чего двери квартир враз в едином грохоте сдвинутой мебели были забаррикадированы. Собаки, чуя недоброе, залаяли, бабы, как водится, запричитали, мужики сквозь зубы закостерили судьбу и случай. Видя и слыша все это, ребятишки дружно заревели, заплакали, закричали… Поначалу всех охватило оцепенение безсильного ужаса, но увидев из окон цепи сибирских курсантов гражданский люд встрепенулся надеждой:
— Слава Богу, эти точно выручат!
Вскоре к вокзалу подошло около двадцати машин «скорой помощи», они расположились подковой по направлению к эшелону, и разом включили дальний свет своих фар. Таким образом, выделенный для досмотра курсантами участок был довольно сносно освещен. По пути попался железный покореженный скелет какой-то привокзальной пристройки. Ребята-курсанты по первоначалу даже не опознали в нем новенькое уютное кафе-стекляшку. Оно по своей новизне сразу стало пользоваться у юных служивых особым почетом за необыкновенно вкусное недорогое мороженое и забористое пиво, пару кружек которого можно было пропустить подальше от взоров вездесущего патруля. Легковесная общепитовская конструкция была расколочена настолько, что ее былую привлекательность можно было идентифицировать только по перевернутым стульям и столикам.
Верным доказательством того, что эта груда металлолома и есть знаменитое новое кафе, был расположенный рядом на почетном постаменте паровоз-фронтовик. Этот семидесятидвухлетний ветеран, прошедший, начиная с Первой мировой, несколько войн, заслуженно отдыхал на самом видном месте привокзальной площади. В настоящий момент он переживал позор, весь вокруг усеянный битым бутылочным и стаканным стеклом. Он стыдился мерзких рисунков и надписей, глумливо начертанных на его боках мелом и кирпичом. Импровизированный писательский энтузиазм южных гостей смело тянул на «единицу», ибо только в одном нецензурном «термине» о женской части тела из семи букв они умудрялись сделать три ошибки, но чаще грамотеи ограничивались другим трехбуквенным сквернословием.
Трех друзей-курсантов тормознул рвавшийся из окна первого этажа жилого дома отчаянный гнев немолодого мужского голоса: