— Борис Викторович, срочно! Вас из реанимации к телефону. Там что-то с Николаевым.
Немолодой доктор, тяжело дыша, через пять минут был на два этажа выше у прооперированного больного. В реанимационном отделении персонала набилось больше, чем необходимо. Все смотрели на Виктора. Он, стоя на жесткой послеоперационной постели, весь в трубках, легонько раскачиваясь, вполне осмысленно выкрикивал:
— Слава нашим докторам! Слава всем! Да здравствует наша медицина!
Самое невероятное заключалось в том, что это не был бред. Борис Викторович уже начал привыкать к необычным событиям сегодняшнего дня.
— Что делать, доктор? — спросила медсестра.
— Что, что… Вы же видите, он живой, вас хвалит. Дайте ему двойную дозу снотворного, а то он до утра митинговать будет.
На десятый день Виктор из послеоперационной палаты был переведен в общую.
— Будем считать, что самое страшное позади. Но ему надо начинать учиться жить чуть ли не заново, — заведующий отделением, обращаясь к жене Виктора, привычно курил, стоя у окна. Было ощущение, что они не отлучались из кабинета.
— Начинать учиться ходить, писать, читать и многое другое. Встанет Виктор, я думаю, через полгода, не ранее. На четырнадцатые сутки в коридоре раздался грохот. Виктор лежал на полу, улыбаясь и пялясь в лица подскочившим врачам, что-то невнятно бормоча, как новорожденный.
— Он мычит, что встал и радуется. Ох, ты, горе мое, — медсестра ругала Виктора, — я же говорила, чтобы ты не смел даже шевелиться без меня.
После того, как любящие жена и дочь забрали Виктора домой, его испытания продолжались. Господь неоднократно взывал к его покаянию. Прозрение и обретение смысла жизни давались мучительно трудно.
По лицу бежал ручьями холодный пот. Виктор, стоя на коленях, в чем-то оправдывался непонятно перед кем. Речь была вразумительной.
— Мама, мама, у папы опять приступ! — вскричала дочь.
Но это был не очередной приступ эпилепсии, возникшей после операции. У стоящего на коленях Виктора, все — жесты, мимика — были нормальными. Сжавшись в страхе, как перед кем-то Всемогущим, находящимся свыше, он просил снисхождения, с благоговением обещая выполнить все так, как ему было сказано…
Его не сразу привели в чувство. Виктор сидел на полу, навалившись на стену в полном физическом изнеможении. Узнав жену, начал успокаиваться.
— Их было двенадцать человек, — наконец выговорил он. — Румяные, умные, все знающие обо мне. Очень добрые и строгие. Говорил один, что сидел в середине. На фоне какого-то голубого и белого пышного окружения. Они высказали мне укоризну: "Доколе мы будем молиться за тебя. Доколе ты будешь в лености и вялости к своей жизни".
— В храм! Завтра же. К батюшке Сергию. К Иоанну Предтече — Крестителю Господню. Я знаю, там лечат эту болезнь, — жена была по-хорошему возбуждена.
Все засобирались. На завтра, опоздав с выездом и перенеся его на сутки, повторилось то же оправдательное стояние на коленях. И снова Виктор дал обещание.
О, отче Сергие! Отче Иоанне! Семья три дня находилась у них, просила о помощи, исповедалась, причастилась. Стало значительно легче. Приступы эпилепсии стали беглыми и скоротечными. Теперь — в Гефсиманский скит к старцу В… Батюшка помогает просящим по их искренности и вере. Долгой дорогой Виктор вспоминал кабульский госпиталь, умирающего воина, у которого война спалила всю кожу, но не выжгла веру. Икона и крест на больничной тумбочке в этих воспоминаниях Виктора обретали значение алтаря, Престола Божьего.
…Чинно шло соборование. При втором подходе священника с освященным елеем Виктора замутило, и он вновь как бы исчез из мира. От его плеч вниз исходила наклонная блестящая доска, исчезающая в огнедышащей бездне. По ней сползал огромный жирный лоснящийся белый бес. В его мятущихся зрачках носилось полное непонимание, как это его сгоняют с такого уютного, казалось, вечного теплого места.
Батюшка отошел к другим соборующимся. Виктор пришел в себя. Ощущение было на миг такое, будто тело не имело веса, можно было поджать ноги и висеть. Блаженство ребенка на руках отца.
Батюшка с елеем приближался по новому разу, тело вновь наливалось свинцом. При помазании все повторилось. По доске сползали в огонь уже несколько столько же упитанных мерзостей. И так пять раз. Во время седьмого помазания Виктор стал легок. В таком состоянии — вновь рожденного — он вышел из храма.
Рождество. Крещенские морозы. Снежные холмики звонкого морозного января. Святое торжество Руси в Храме Господнем. Святили воду. Отец Роман, крестообразно проведя над чашей крестом, произнес: "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!"