22 сентября 1943 года погода была пасмурная и вскоре начал моросить дождь. Небо заложило тучами. Рахиль Самойловна решила выспаться хорошенько, а завтра утром уйти. Было тихо. Одна знакомая предложила переночевать у нее.
Легла на кушетку и начала засыпать. Вдруг прибежала соседка и сказала, что убит Кубе и нужно быть готовыми ко всему.
Утром лил дождь. Взяла у хозяйки зонтик, накинула на плечи старенький платок и пошла к месту, где в проволочном заборе заметила вчера дыру. Дыра оказалась заделанной, а все гетто окруженным. Пошла в другое место. На Республиканской улице, где вместо проволоки стоял деревянный забор, одна доска была оторвана снизу и, откинув ее, можно было вылезть на улицу. Посмотрела в щель и увидела троих немцев, прохаживавшихся вдоль забора. Что делать? Решила подождать, ведь другого лаза нет, может быть, что-то изменится. Стояла и следила за гитлеровцами сквозь щели между досками.
Вдруг дождь усилился и начал лить как из ведра. Немцы что-то сказали друг другу, быстро перешли улицу и остановились под крытыми воротами спиной к гетто, стали прикуривать. Воспользовавшись этим, Рахиль Самойловна мигом отодвинула доску, пролезла через лаз, перебежала улицу и скрылась за углом дома.
Побежала вдоль улицы. В дождь бежать можно. В дождь все бегут. Встретила немца с винтовкой, но он не обратил на нее внимания.
Шла долго. Наконец добралась к кирпичному заводу. Оглянулась - ее нагоняют две грузовые машины. Спряталась за дерево. Машины проехали мимо. Пошла дальше. Вошла в небольшой лесок. Услышав голоса, бросилась в кусты и просидела там до вечера.
Когда стемнело, пошла в деревню. Долго ходила по улице, не решаясь постучать в дом. Наконец решилась. Вышел старик.
- Кто тут?
- Я бежала из города и не знаю, куда дальше идти.
- Тут опасно, часто бывают немцы. Иди в старосельский лес, - и он рассказал ей, как надо идти.
Вышла в поле. От волнения и усталости ноги подкашивались. Отошла, сколько могла, от города, села под кустом и задремала. Очнулась перед рассветом и пошла дальше.
Наконец старосельский лес. На опушке встретила группу разведчиков, они и проводили Рахиль Самойловну в партизанский отряд имени Калинина.
После огромного нервного напряжения наступила депрессия. Несколько дней она спала как убитая, просыпаясь только тогда, когда ее будили и заставляли что-нибудь съесть.
В отряде были знакомые врачи, ушедшие из Минска раньше, и она, постепенно придя в себя, включилась в общую работу. Опять стала врачом и полноправным человеком.
О последних днях гетто мне рассказала Берта Абрамовна Каждан, которая 15 дней просидела в укрытии, а затем ушла в партизаны.
- Двадцать первого октября сорок третьего года в восемь часов утра, рассказывала она, - гетто было окружено сплошной цепью жандармов. Начали выгонять из домов всех жителей и сажать в "душегубки".
В доме номер 27 по Республиканской улице был погреб, в котором сделаны скамьи для сиденья. Под одной из скамей доска подымалась на завесах. А под ней находился узкий ящик, который по рельсам двигался. Человек ложился в ящик, откатывался в сторону и оказывался в другом погребе, вырытом рядом с первым. Ящик задвигался на прежнее место, и туда ложился следующий. Таким образом все перебирались во второй погреб, задвигали ящик на место и закрепляли, чтобы он не двигался.
Во втором погребе был запас еды и питьевой воды.
Первый погреб немцы нашли сразу, и сидящие в укрытии слышали шаги, разговор карателей, слышали, как открывали доску под скамейкой, но, увидев пустой ящик, уходили.
Спрятавшиеся просидели в укрытии 18 дней. На пятнадцатый, когда прекратились крики и выстрелы, Берта Абрамовна в 2 часа ночи рискнула подняться наверх и просидела в пустом доме до пяти часов утра. Началось нормальное движение. Она пошла к своей знакомой на Тортовую улицу. Та обещала временно приютить ее с мужем, а потом устроить ей и еще десяти человекам уход в партизаны. Эта знакомая рассказала, что погром продолжался 12 дней.
Берте Абрамовне пришлось опять пробраться в дом и сообщить сидящим в укрытии о положении в городе.
В первую очередь ушли в отряд имени Пономаренко двое мужчин и две женщины. На следующий день в отряд имени Чкалова были переправлены один мужчина, четыре женщины и один ребенок. Последними ушли Берта Абрамовна с мужем. Она попала в отряд имени Калинина.
В ТЕАТРЕ
На фронтах шли тяжелые бои, и гитлеровцы уже не кричали о своих победах. Сейчас им приходилось прибегать к всевозможным уловкам, чтобы как-то объяснить свои неудачи.
А зверства фашистских палачей все возрастали. Однако и действия подпольщиков и партизан с каждым днем усиливались.
Связные, приходившие из партизанских отрядов, рассказывали, что установлена постоянная связь с Москвой, в тыл регулярно прилетают самолеты, что партизанское движение растет вширь и вглубь.
В городе народные мстители казнили предателей - белорусских националистов, изо всех сил помогавших немцам заливать кровью нашу землю. Были убиты активный пропагандист фашистских идей Фабиан Акинчиц, редактор немецкой газеты на белорусском языке, ярый противник Советской власти Владислав Козловский, бургомистр города Вацлав Ивановский, драматург Францишек Алехнович и многие другие.
После провалов подпольных организаций в Минске оставшиеся на свободе патриоты продолжали борьбу. Ряды их росли.
Партизанские связные часто приходили в город. У каждого из них были здесь люди, у которых они могли переночевать, получить нужные сведения и помощь.
Партизан интересовали железнодорожные перевозки, передвижения войск и техники. При помощи работавших на железной дороге патриотов подкладывали под цистерны с горючим магнитные мины. Они взрывались в пути. Это причиняло большие потери противнику.
Сведения о передвижении воинских эшелонов быстро передавались в Москву, и в нужный момент, когда станция была особенно забита ими, появлялись наши бомбардировщики. Они разносили в щепки эшелоны. Немцы старались разгрузить железнодорожную станцию, но наши самолеты бомбили именно те места, куда обычно убирались цистерны с горючим, эшелоны с боеприпасами, техникой, живой силой.
Наш самолет сбросил бомбу на оперный театр, где находилось общежитие летчиков. Падали бомбы и на другие важные объекты.
Рассказывали о световых сигналах, подаваемых самолетам с земли.
В сорок первом и сорок втором годах автомашины ходили ночью по городу с включенными фарами, а в сорок третьем по тревоге гасилось все. Город утопал в полной темноте, и военные патрули следили за тщательным соблюдением светомаскировки.
Все это говорило о переменах на фронтах. Уже и рядовые немцы начали понимать настоящее положение дел.
Чем больше случалось неудач у немцев на фронте, тем больше чувствовалась их растерянность в тылу. В Минске появились дряхлые старики в военной форме, еле переставлявшие ноги. Уже не встречались торжествующие немцы, как в начале войны. Военные марши, громыхавшие по всему городу из надрывавшихся репродукторов, не подходили теперь по настроению к хмурым лицам и звучали, как веселый смех в квартире покойника.
Население чувствовало по всему приближение освобождения. Правда, фронт находился еще далеко и неизвестно было, когда он дойдет до нас, но каждый успех наших войск вызывал необыкновенную радость и бесконечное торжество.
Подходил к концу второй год тяжелейшей войны, и все ждали, что к этому дню наши преподнесут немцам какой-нибудь сюрприз. И точно. 21 июня вечером и ночью наши самолеты бомбили железнодорожную станцию. Взрывы были слышны по всему городу.
Я сидел на крыльце своего дома и прислушивался к тяжелому урчанью наших бомбардировщиков, пролетавших высоко в небе. А в городе хрипло лаяли зенитки и частыми, длинными очередями стучали зенитные пулеметы, выпуская в воздух бесконечное количество трассирующих пуль. Наши самолеты, появившись иногда в луче прожекторов, исчезали и сыпали бомбы на мечущихся в панике немцев.