— Нет, нет, это не выход, — опять заговорил Антоний Петрович, когда я взглянул на него, — надо придумывать что-то более радикальное…
Он отодвинул ладони от лица, и я увидел, что сановная голова его перевязана по-пиратски белым бинтом, скрывающим от мира левое око. Правый же глаз Сонечкиного папы печально воззрился на окружающих. Долго и пристально смотрел Антоний Петрович на них, но, так и не дождавшись ответа, снова закрыл лицо ладонями.
Тревога висела в воздухе и была гуще, чем папиросный чад.
Я подустал изрядно торчать на рогатине, к тому же мне Сонечка была нужна, а не эти задумчивые дельцы, и я уже намеревался оттолкнуться от стены да полетать вокруг дома, не слышно ли где девочкиных всхлипов, как вдруг дверь отворилась и на пороге возникла она сама с подносом, полным кофейных чашек. С трепетным вниманием вгляделся я в лицо моей милой, надеясь найти на нем следы слез, волнений, бессонной ночи. Но лицо Сонечки было неподвижно, как маска, глаза, словно остекленевшие, глядели только на чашки с кофе. Поставив поднос на стол, Сонечка вытряхнула в печь окурки из пепельницы, водворила ее на прежнее место, затем подошла к отцу и что-то шепнула ему. Антоний Петрович взглянул на дочь своим одиноким глазом и молча кивнул. Когда Сонечка вышла, Антоний Петрович обратился к гостям:
— Товарищи… Кофе… Прошу… — попытался произнести он по-прежнему мощно, но вышло неуверенно и даже робко. — Я должен выйти… Пришел врач…
Присутствующие никак не отреагировали на его слова, и, окончательно смутившись, хозяин дома скрылся за дверью.
В этот миг с другой стороны простенка, где я стоял на ржавой рогатине, засветилось еще одно окно, и, в надежде увидеть Сонечку, я заглянул туда. Но обнаружил там не ее, а, к удивлению своему, врача нашего Александра Иваныча, уже представленного вам, дядюшка, в самом начале тетради. В усталой позе изрядно потрудившегося человека сидел доктор в кресле, держа на коленях извечный свой саквояж. Глаза его были прикрыты. Казалось, едва присев, наш эскулап тут же задремал. Но недолго суждено было ему отдыхать, потому что в следующую секунду, резко открыв дверь, ввалился в комнату Антоний Петрович.
— Что же вы, доктор, задерживаетесь? — Голос звучал уже властно, как в прежние времена.
Александр Иваныч, тряхнув головой, отогнал сон и, ничего не ответив, поднялся.
— Я жду, жду… — продолжал ворчать Сонечкин папа.
— Работы много, — поправил сползшие на нос очки невозмутимый доктор, — только что с вызова… — И, забирая инициативу в медицинские руки, кивнул на освободившееся кресло. — Посмотрим, что у вас…
Подчинившись, Антоний Петрович уселся и откинул голову назад, как в парикмахерской, словно его собирались брить.
— Тэк-с, тэк-с… — Доктор разминал застывшие с холода руки. — Ну-ка…
Крошечными ножницами, извлеченными из саквояжа, он перерезал бинт и стал разматывать его. Вскоре открылась нашим взорам ужасная картина заплывшего гнойной опухолью глаза.
— Тэк-с, тэк-с, — Александр Иваныч удивленно покачал головой, — кто же это вас так?
— Да сам… — поморщился Антоний Петрович. — Споткнулся…
— Ну, ну… — судя по тону, не поверил доктор. — А шерсть под повязкой откуда?
— Шерсть? — заметно покраснел Сонечкин папа. — Не может быть…
— Как не может? — Александр Иваныч изящным пинцетом очищал рану. — Вот… — Он поднес к здоровому глазу Антония Петровича невидимую мне шерстинку. — Белая… Как у вашего Рэма… Вас, случаем, не собака укусила?
— Нет, что вы… — Антоний Петрович хотел затрясти головой, но доктор стиснул ее руками.
— Но все равно против заражения нужно пару уколов сделать…
— Это пожалуйста… — охотно согласился Сонечкин папа.
Не буду описывать вам, дядюшка, как очищал доктор боевую рану Антония Петровича, как обрабатывал ее и обматывал бинтом, не буду распространяться также и о том, как расстегивал фирмовые джинсы Сонечкин папа и, ложась животом на кровать, показывал нам с эскулапом пышные, будто два снежных холма, ягодицы, скажу только, что, когда доктор достал из саквояжа шприц и какую-то коробочку с лекарством, Антоний Петрович озабоченно обернулся к нему:
— Какой укол хотите делать?
— Пенициллин… — безразлично ответил Александр Иваныч, погружая в ампулу иглу. — А что?
— Получше ничего нет? — пренебрежительно спросил Сонечкин папа. — Я заплачý…