– Мой дом. Моя свобода. Моя воля. Моё право. – чеканя слова, Арестант рубил лапы медведя, калеча их. О усталости и потрясения, Артём сел на стол, а медведь потеряв много крови оседал на вилах, скуля, как побитая шавка.
– Меня не проведёшь. – усомнился в слабости зверя Лихолетов. Схватив со стены последний инструмент, выбил заклинившую дверь ногой. Оперившись левым плечом в косяк, накинул двуручную пилу на шею медведя, пила ударившись об стену протяжно запела, заставив зверя вздрогнуть. Через миг зубья вонзились в плоть, заставляя бера истошно заорать. Артём взял ритм, погружая с каждым рывком все глубже и глубже, пока не перебил швейные позвонки, ещё через пять минут тяжёлая голова зверя упала рухнула в горницу.
– Прости, хозяин леса за погибель. Прости хранитель дома за грязь. А Я кажись перегорел. – сказал забрызганный кровью арестант, а позже сполз по косяку, так и уснул.
****
Солнце озарило своим усталым от тяжёлого года взглядом картину, что видело уже не раз. Залитая кровью гостиная, обезглавленный зверь и победивший смерть человек. Артём проснулся замерзшим, открытая дверь быстро выстудила дом, а отсутствие сапог застудило тело. С трудом поднявшись на затекшие ноги, арестант пошёл за обувью.
– Простыл, как есть простыл. Ленивая жопа, мог бы хоть дверь закрыть. Легко отделался ещё. – кряхтел здоровяк. А потом улыбнулся следующим мыслям. – Да и с прибытком. Долг отдам домовому, что разбудил вчера. Да жира медвежьего натоплю, жилы на лук, шкуру на шубу. Мяса навялить нужно, а в этой твари считай пудов пятьдесят было. Некогда болеть.
Растерев лицо руками, медленно поднялся. Косарь, что вчера спас жизнь хищно блестели подсохшей кровью.
Разделка медведя заняла весь день, кусок печени и сердца легли на чердаке, приглашая домового на трапезу. Кровь сцедить не получилось из-за веса зверя, но тонкие ломотья мяса уже сушились на столе, подвешены на балку, благо гнуса по осени было немного. Шкуру выскоблить не успел, лишь срезал густой жир. Пришло время уборки. Натирая пол мешков иной, не заметил, как пришёл Фёдор.
– Я так за тебя испугался вчера, думал все, спекся Артёмка. А тут ты, живехонький. Ну теперь заживём. Людоеда больше нет, значит опасность миновала. – пристально смотря за работой Лихолетова, говорил Семилетов.
– Без твоей помощи бы не справился. – с ухмылкой ответил здоровяк.
– Потешаешься над стариком, а что бы Я сделал супротив зверя? Ты то вот какой здоровый. Нужно было предупредить, но Я боялся. Очень.
Артём вылил кровавую воду из бадьи, а затем долго смотрел на Фёдора.
– За подклад благодарю, ежели не он, то Потапыч бы не пришёл. – а затем нагнулся и швырнул в паскуду человеческую кисть. – Ты вчера обронил ночью. У колодца нашёл ещё пару пальцев. Ловко ты придумал, медведя из лесу вывести запахом мертвечины. Не зря свои припасы потратил. Как понимаю решил обмен сделать, помятую о моем добром деле. Я тебе капусту, ты мне медведя. Хотел было прибить тебя за вредительство, но подумал, что сам с прибытком остался. Ступай по-добру, по-здорову. Мы квиты.
Фёдор позеленел от ярости, топнул ногой и пошёл прочь.
– А колодец Я закрою от сыкунов разных. Так что набирай впрок сегодня, до первого снега тебя только дождевая вода ждет. – провожая тяжёлым взглядом тщедушного старика, Артём глубоко выдохнул. – Прибить бы его, но рука не поднимается. Ежели бы он с ножом кинулся, то не раздумывая… А так в пустую кровушку проливать. Слушай меня, домовой. Этот человек враг. На порог не пускай, чини ему неприятности. Завтра в лес идти нужно. Лешего задобрить да ягоду собрать, не то всерьёз заболею. – давал поручение Лихолетов.
Медвежья печень горчила, но была очень сытная. От горячей еды и натопленной печки тянуло в сон, но Артём прогнал дремоту. Два ровных бревна, перенесённые вчерашним вечером, легли в основу нового ложа. Связав в нахлест поперечины. Потраченный час подарил большое и крепкое ложе, а подсохшее сено легло в основу. Не успокоившись на достигнутом, принялся натягивать мочевой пузырь медведя на о конце.
– Паюс бы лучше, но то на рыбалку нужно идти, слюду не найду, а зимой заменю на лёд. Вот теперь будет лучше. Руки только мочой воняют, но то даже лучше. Такой аромат ежели вепрь учует, дорожку вежливо уступит.
Остатки шишек и дров полетели в печь, заставляя её весело затрещать.
– Доброй ночи, дом. Доброй ночи, домовой.