- Ну, а ты как, Михаил Васильевич? - спросил Водопьянова Шевелев. Водопьянов до этого молчал. Он подумал и сказал:
- Лететь можно. Где же ее искать, хорошую-то погоду?
Разгорелся горячий спор. Молоков, Мазурук, Алексеев были против. Мы с Водопьяновым оставались одни. Я настаивал, что погода быстро не может перемениться, где-нибудь на Земле Франца-Иосифа найдутся районы, если не с хорошей, то с вполне приемлемой погодой. Внес предложение - одному тяжелому самолету вылететь на Землю Александры, другому - на остров Грюенбель. Маленький самолет полетит на остров Рейнер. Эти самолеты должны сесть на островах, приготовить аэродромы, раскинуть радиостанции и непрерывно сообщать [95] о состоянии погоды. На каком-либо из этих пунктов МЫ сможем сесть.
Метеоролог яростно доказывал, что лететь невозможно. Мы с Водопьяновым стояли на своем.
- Вы считаете, что надо вылетать? - обратился к нам Шевелев. Мы еще раз ответили утвердительно.
- Ну, так летим!
Все стали одеваться. Мазурук получил распоряжение готовить машину и вылетать в район Земли Александры. Алексеев - готовиться к вылету на остров Грюенбель. Легкие машины готовились к полету на остров Рейнер.
По телефону на аэродром передано распоряжение разогревать моторы нашего корабля. Мы должны были вылететь около трех часов. Алексеев и Мазурук вылетали тотчас после наступления светлого времени. Вездеход, до отказа набитый людьми, приборами, рюкзаками и другим снаряжением, пошел от зимовки на аэродром. Он медленно взбирался на крутую гору. Морозная, ясная, звездная ночь. Луны не видно. Холодно. Мы кутаемся, закрываем лица высокими воротниками шуб.
Ехали молча. Изредка кто-нибудь из нас покрякивал от мороза и хлопал рукавицами, чтобы разогреть окоченевшие руки.
Никому не хотелось говорить. Всем почему-то казалось, что этот перелет затевается зря и что назревают какие-то большие неприятности.
На аэродроме подготовка шла полным ходом. Маленький прожектор, установленный на крыше аэродромного домика, освещал самолет. Он четко выделялся на черном фоне суровой ночи. Мороз крепчал. В темноте люди часто не узнавали друг друга - так все заиндевели от мороза. Меховая одежда покрывалась слоем инея. Часто бегали к аэродромному домику, где жарко топилась печка и можно было обогреться.
Трудно различать в полярной ночи, что происходит с погодой. Но казалось, что запад уже начинает закрываться облаками. С подготовкой корабля спешили. Ко мне часто подходил то один, то другой участник экспедиции и, указывая на запад, говорил предостерегающе:
- Закрывает!
- Ничего, поспеем, - успокаивал я.
Мы с Водопьяновым беспокоились, как бы не отставили вылет, и поэтому во всех разговорах старались убедить, [96] что вылететь успеем и сядем если не на остров Рудольфа, то на какой-нибудь другой остров.
Один за другим нагревались моторы. Предстоял серьезный путь. Я несколько раз проверил всю гироскопическую и астрономическую аппаратуру, настроил и наладил на днях сконструированный звездный курсодержатель, опробовал радиоаппаратуру. Все было готово. Можно трогаться в путь.
Когда все четыре мотора были запущены и подкатил трактор, чтобы стронуть нас с места, собрались все обитатели Рудольфа. Но проводы были не особенно бодрыми. Чувствовалась затаенная тревога.
Полет действительно оказался сложным. Кругом ночная темнота. Не видно дальше 20-25 шагов. Небо и земля слились. Лишь над головой блещут звезды. Кажется, закрой их облаками - и невозможно будет пред ставить, где земля, где небо.
В кабинах горел яркий свет. За левую лыжу был прицеплен трос трактора. С его помощью и усилиями четырех моторов мы, наконец, оторвали примерзшие лыжи и тронулись с места. Два механика ловко отцепили трос. В окна было видно, как машут руками, прощаясь с нами, друзья. Самолет медленно двигался к старту. Только бы оторваться! Нагрузка - 25 тонн. Кругом ничего не видно. Дан полный газ моторам. Пошли!
Моторы ревут. Мы побежали под гору в зияющую темноту. Машина бежит долго, подпрыгивает, слегка ударяется лыжами о твердый снег. Разбег кажется невероятно длинным. Вот самолет медленно, неохотно отделяется от земли. Мы погружаемся в темную ночь.
Набрав 300 метров, разворачиваемся, заходим немного южней радиомаяка и ложимся на курс к Северному полюсу.
В воздухе мороз еще сильней. Он дает себя знать даже в закрытой кабине. Мы уже на высоте 1100 метров. Уверенно продвигаемся вперед с несколько повышенной скоростью. Лишь по звездам можно составить представление о положении земной поверхности. Но скоро начинают попадаться облака, которые постепенно закрывают и эти единственные ориентиры. Переходим к полету по приборам. Но вот становится чуть-чуть светлей. Полярная ночь сменяется полярными сумерками.
Доходим до 86°50' широты и 58° долготы. Все небо покрыто облаками. Они свисают густой громадой, опускаются [97] к земле и как бы увлекают нас за собой вниз.
Отказало радио. Иду в радиорубку. Сима Иванов занят ремонтом. Он отъединил все проводники, меняет лампы, ищет повреждение. С этой хрупкой аппаратурой он работает голыми руками, не замечая мороза. Мы не мешаем ему. «Сима наладит», - думает каждый про себя. А облачность давит нас все ниже и ниже. Мы уже опустились до пятисот метров. Кругом ничего не видно, лишь изредка промелькнет лед с большими разводьями.
В 7 часов 30 минут мы достигли 88° 15' широты и 58° долготы. Облачность вынудила идти на высоте сто-двести метров. Внизу мелькают лед и вода. Посадка невозможна. Сильный туман окончательно прижимает нас к земле. Переходим на бреющий полет. Порой высота доходит до тридцати метров. Под самолетом мелькают ледяные поля, зияющие разводьями, большие районы мелкого и крупного битого льда. Все это близко, под самым крылом.
Ледяной покров океана выглядит необычно. Не таким мы видели его в свой первый полет весной. Лед почти лишен снега. Нет больших ледяных полей. Преимущественно молодой лед.
- Как радио? - спрашивает Водопьянов.
- Сейчас исправят.
- Радио не работает, погода ни к черту, идти становится невозможно, - говорит он.
- Пройдем еще. Немного осталось.
- Да ведь радио не работает. Случись что-нибудь, что будем делать? Нет, надо поворачивать, - ворчит Михаил Васильевич.
- Подожди, сейчас узнаю, - и я вхожу в радиорубку.
Я не спрашиваю Иванова, как с радиостанцией. Все снято и разбросано. Понятно и так.
- Сейчас заработает, - говорит Сима, подняв голову.
Я возвращаюсь, стараясь незаметно проскользнуть в штурманскую рубку. Но Водопьянов останавливает, кладя мне руку на плечо.
Накоротке советуемся. Решаем идти вперед.
Вести самолет становится все труднее. По мере приближения к полюсу один за другим выходят из строя [98] приборы. Уже давно не работает магнитный компас. Почти не слышно радиомаяка. Ничего не слышно на радиокомпасе. Звезд не видно. Пробиваемся вперед главным образом по гироскопическим приборам.
Наш рейс походит на скачки с препятствиями. Идя бреющим полетом, мы вдруг неожиданно упираемся в полосу наземного тумана. Забираемся немного повыше над океаном, чтобы пробить туман. Потом, чтобы не обледенеть, вновь спускаемся до бреющего полета. Под нами мелькают льдины и разводья. В таких условиях посадка не может кончиться благополучно. Но полюс все ближе и ближе.
В 8 часов 34 минуты наш флагманский корабль вновь на Северном полюсе. На этот раз мы попали сюда в конце сумерек. Они продлятся еще два дня, после этого наступит полная полярная ночь.
Туман рассеялся. Над нами сплошная слоистая облачность, высотою примерно 500-600 метров. Мы забираемся повыше. Там хорошая видимость, ограниченная только сумерками. Но все-таки кое-что можно видеть по сторонам.
Над самым полюсом мы сломали курс влево на 45° и, отойдя в сторону на 25 километров, вновь пошли прежним направлением с намерением пройти до 87° по ту сторону полюса, в вероятный район приземления самолета Леваневского.