Весь экипаж внимательно проглядывал льды и разводья, над которыми мы летели. Однако на широте примерно 88°5' по ту сторону полюса сплошной туман и мощная облачность преградили нам путь. Повернули на 90° и пошли вдоль кромки облачности, тщательно наблюдая - не покажется ли самолет Леваневского. Наконец продвигаться вперед стало невозможно, да в этом и не было надобности, так как к этому времени мы уже заканчивали облет вероятного района приземления или, скорее, падения самолета. Пришлось повернуть назад к полюсу.
Самыми трудными были вопросы ориентировки. Кругом серая мгла: ни солнца, ни луны, ни звезд. Обычные приборы не работают, на радиосредства положиться нельзя. «Честно» работает только один гироскоп. Теряется представление о направлении. После двух-трех поворотов, двух-трех изменений курса трудно представить, откуда ты пришел, где остров Рудольфа, где Америка. Всюду [99] серая однообразная мгла. Внизу лед, сверху свисают огромные густые темносерые клочья облаков.
Подходим вновь к полюсу. Вдруг резко заработала стрелка радиокомпаса. Она энергично прыгает из стороны в сторону. Я, обрадованный, пытаюсь настроить ее на станцию острова Рудольфа.
Но компас вдруг отказал так же быстро и неожиданно, как заработал.
По гироскопическому компасу берем направление с полюса на остров Рудольфа.
- А найдем ли мы его? - спрашивает Водопьянов. - В какой хоть он стороне-то?
Я показываю.
- Ничего не понимаю, - пожимая плечами, заключает Водопьянов.
Мы идем над облаками. Верхняя кромка их по мере нашего продвижения подымается все выше. Определяю, что на высоте дует сильный попутный ветер.
Когда мы шли к полюсу, облака давили нас книзу, а на обратном пути облачность заставляет нас подыматься все выше и выше. Мы уже достигли двух тысяч метров.
Светлеет. На горизонте зажигается зарево. Солнце сейчас под горизонтом, но красивый красновато-бурый отсвет его прекрасно виден.
Приходит мысль запеленговать центр этого зарева, рассчитать азимут солнца и таким образом проверить, правильно ли идем. Этот метод, едва ли когда-либо применявшийся в воздухе, дал нужные результаты. Теперь я уверен, что идем правильно, и на остров Рудольфа попадем точно.
На высоте трех тысяч метров значительно холодней, и мы снова мерзнем. А облачность впереди нас простирается еще выше. Мы погружаемся в облака. К счастью, этот слой оказался небольшим, мы скоро вышли из него. Стало уже светло.
В 11 часов 30 минут мы смогли погасить свет в кабинах. Начался очень короткий день Земли Франца-Иосифа. Вот уже слышен маяк. Заработал радиокомпас. Стало веселей.
Сима Иванов давно исправил свою радиостанцию. Он аккуратно приносит мне метеорологические сводки. С Рудольфа сообщили, что погода в районе острова хорошая, ясная. Мы подходили к архипелагу Франца-Иосифа. Погода становилась все лучше. [100]
Радиостанция работает отчетливо и ясно. Значит, остров Рудольфа близко. А вот и белые шапки гор. Остров выглядит красиво. Кругом чистая вода, а над ней возвышаются огромные белые громады острова. Дальше на юг виднеются такие же снеговые шапки. Это другие острова архипелага.
Мы идем прежним курсом и упираемся в зимовку. Внизу раскинулся аэродром, веселый, оживленный. Все приготовлено для посадки. Нас ждут.
Радость встречи. Объятия. Нас забрасывают расспросами.
17. Курс на Большую землю
Полеты на Северный полюс остались в памяти на всю жизнь. Часто вспоминаются шестнадцатисуточное житье на льдине, полярные сумерки, полярная ночь с ее причудами, фантастические северные сияния, арктические туманы, пурга, та самая полярная пурга, которая погубила не один десяток смельчаков и от которой не раз крепко доставалось и нашей экспедиции.
Ясно, отчетливо встают в сознании труднейшие минуты нашей жизни и работы в Арктике. Дни, проведенные на необитаемом острове Рейнер, на льдине, на мысе Меньшикова. Особенно запечатлелся в памяти полет от мыса Желания до Амдермы. Суровая обстановка, в которой протекал полет, и сейчас еще четко возникает перед глазами.
Это было во вторую экспедицию к Северному полюсу, когда мы разыскивали пропавший самолет Леваневского.
Полярная ночь царила в Арктике, когда мы получили распоряжение из Москвы - закончить операции и возвращаться на Большую землю. Мы намеревались лететь с острова Рудольфа до Амдермы. Для полета требовалось много бензина. Большой полетный вес самолета внушал опасения - сможем ли мы взлететь на колесах? Подниматься же надо было именно на колесах, так как в Амдерме и на всех промежуточных аэродромах снега не было. В то же время на острове Рудольфа был глубокий рыхлый снег.
Опасения оправдались. Первая попытка взлететь, использовав сравнительно сносную погоду - в лунное время, окончилась неудачно. Правда, очень затянулась [101] подготовка корабля. Луна зашла за горизонт, и погода значительно ухудшилась. Решено было на следующий день подготовить корабли к восходу луны и вылететь тотчас, как позволят метеорологические условия. Так и сделали.
Своеобразен был этот взлет. Перед самолетами расчистили маленькие дорожки для каждого колеса, чтобы оно не тонуло в сугробах. Направление разбега взяли вниз, под уклон, чтобы машина скорей набрала нужную скорость и быстрее оторвалась от земли.
Такой эксперимент проделывался не впервые. Еще весной нам приходилось взлетать, правда, на лыжах, но также под уклон, да еще в сплошном тумане. И на этот раз самолеты один за другим оторвались от земли и взяли курс на Амдерму. Полная луна тускло освещала поверхность земли из-за тонкого слоя облаков.
Погода была мало благоприятной для полета. Острова архипелага Франца-Иосифа едва-едва различались. Самолеты шли под облаками, за облаками, между облаков. Во второй половине пути, летя над Баренцевым морем, тогда свободным ото льда, мы увидели северное побережье Новой Земли. Радио из Амдермы сообщало: «Погода плохая, туман, снегопад, видимость 550 метров». То же было и на Маточкином Шаре и в заливе Благополучия. Все восточное побережье Новой Земли охватил большой циклон, лететь туда было опасно. Решили свернуть к мысу Желания. На середине Баренцева моря повернули, пошли прямым курсом и опустились на знакомую, правда плохую, посадочную площадку мыса Желания.
Через два дня, выждав погоду, мы собрались вылететь в Амдерму. Все было готово: моторы прогреты, корабли в порядке, люди на месте. Наш флагманский корабль после пробы моторов начал рулить к месту старта, но в этот момент под самолетом раздался оглушительный взрыв, словно выстрелили из большой пушки. Машина резко накренилась. Лопнула шина, полет отставили.
Создалось затруднительное положение. Лететь нельзя. Ждать, пока доставят новое колесо на мыс Желания, бессмысленно потому, что ни один пароход в это время года пройти к мысу Желания из-за льдов не смог бы. Оставлять машину на мысе Желания, где, как правило, свирепствуют сильные ветры, доходящие до 11-12 баллов, [102] значило обречь самолет на слом. Этого не хотелось, да и из Москвы передали, что машину оставлять нежелательно.
Просим ледокол «Русанов», находящийся в бухте Тихой, доставить нам колесо оттуда. На следующий день выяснилось, что «Русанов» сделать этого не в состоянии.
Некоторые товарищи предлагали вылетать на одном колесе и ободе другого колеса. Это было рискованно. Вопрос остался открытым.
Поздно вечером я задремал от усталости в своей комнате. Меня разбудил Водопьянов:
- Пойдем обсудим, тут есть предложение наших механиков.
Пошли. Полна комната народу: механики, командиры кораблей. Предлагают обмотать обод колеса хорошим канатом, сделать подобие покрышки и так стартовать.
Вообще я против таких экспериментов. К чему рисковать людьми и ценным кораблем?
Но что же делать? Оставить машину - значит списать ее в расход. Помощи ждать неоткуда.
В эту ночь был объявлен аврал по изготовлению колеса… с веревочной покрышкой.
При свете маленьких электрических лампочек производилась кропотливая, необычная в практике воздушного флота работа. Руководили ею механики. Общими усилиями на обод натягивали канат, расстилали в несколько рядов и крепко сцепляли проволокой. Когда было наложено несколько рядов толстого каната, его заплели тонкой, но крепкой веревкой сверху - и колесо готово. Правда, в диаметре оно было меньше, чем исправное колесо, примерно на одну треть метра, отчего самолет стоял, сильно накренившись на правое крыло. Взлетать надо было очень осторожно, так как из-за неравенства диаметров колес машина могла пойти с резким разворотом вправо и задеть концом крыла за землю. Тогда самолет мог встать на нос и еще хуже - загореться.