Каково же было наше разочарование, когда на следующее утро радио из Амдермы сообщило, что «Вихрь» из-за сильной волны и обледенения вернулся назад. А вскоре нам передали, что собачья партия, шедшая к нам с зимовки «Лагерная», из-за плохой погоды вернулась обратно.
Начали подумывать, нельзя ли вылететь, обойдясь своими средствами. Но обод колеса был поврежден так сильно, что рассчитывать на успех было трудно. Тем не менее мы начали вытаскивать самолет из ямы, решив, что подробный осмотр колеса подскажет выход и вылететь как-нибудь удастся.
С утра приступили к работе. Она шла медленно. Все быстро уставали: сказывались недостаточное питание, изнуряющий мороз.
Надо с берега принести несколько бревен, чтобы под кладывать их под домкрат при подъеме машины. Идем к морю. Вот и бревно. Мы с Симой взвалили его на плечи, понесли к самолету. Водопьянов и Петенин пошли искать доски. Бревно не тяжелое и нести-то всего четверть километра. Но мы с Симой отдыхали восемь раз, пока подошли к самолету. Все были простужены. У Иванова повысилась температура, болело горло. У Водопьянова начали болеть челюсти, разбитые при давно случившейся аварии. [115]
Приближалось 7 ноября. Мы получили много поздравительных телеграмм. Обидно, что не удалось, как предполагали, встретить великий праздник в Москве. 6 числа мы с вечера отправились на берег моря с пилой, топором и бидоном бензина, навалили огромную кучу выловленного леса, и 7 ноября у нас все время горел огромный костер. А мы сидели около него и разговаривали о том, как замечательно празднует двадцатую годовщину Октября родная Москва.
На десятые сутки работа по вытаскиванию корабля из ямы подходила к концу. Вдруг по радио получили извещение, что «Вихрь» снова вышел к нам. На этот раз море было спокойно.
Всю ночь, не смыкая глаз, мы следили за продвижением судна. Часто разговаривали по радио с капитаном, подбадривали, уверяя, что море у нас совершенно спокойное, ветер слабый и, на худой конец, с южной стороны есть бухта, где судно может укрыться от волнения.
В 24 часа «Вихрь» сообщил, что пересекает Карские Ворота. Мы тут же, с пилой, топором, ракетами, с бидоном бензина, вышли на самый берег моря, снова разожгли костер.
Поминутно пускали ракеты. В четвертом часу вдали от берега замаячили огни судна, а через час к нашему костру пристала шлюпка с матросами и остальными членами экипажа нашего самолета во главе с механиком Морозовым.
Радости нет конца. Нам привезли колесо, много продовольствия, несколько бутылок вина и спирта, которого у нас не было ни капли. Опасаясь, что море снова забушует, мы попросили, чтобы колесо выгрузили немедленно.
Нас с Водопьяновым пригласили на судно в гости. Встретила вся команда. Капитан - милый, замечательный человек. Он скупо рассказал об этом походе. Мы многого не знали. Не знали и того, что маленькому слабому судну стоило больших трудов пробиться к нам.
На следующий день привезенное колесо было поставлено на место. Моторы разогреты. Мы поднялись в воздух и прямым курсом пошли в Амдерму.
Пробили туман над Карскими Воротами и вскоре были в крепких объятиях всех остальных участников экспедиции. [116]
19. Над снегами Финляндии
Мне, как и многим советским летчикам, пришлось заниматься не только мирным трудом. Не только исследовать просторы Крайнего Севера, осуществлять длительные дальние и скоростные перелеты по своей стране и за границей, но и защищать нашу Родину от врагов.
Успехи нашего народа, построившего под руководством Коммунистической партии социализм, не давали покоя империалистам и фашистам. Они искали случая, чтобы напасть на нашу страну.
В 1940 году мирную трудовую жизнь нарушила война с белофиннами.
Мне довелось участвовать в действиях авиационного соединения, расположенного на северном участке боев, за Полярным кругом.
Климатическая обстановка здесь была для многих летчиков непривычной. Своеобразие аэродромов, расположенных, как правило, на замерзших озерах, специфика полета в плохих метеорологических условиях и при больших морозах - все это накладывало свой отпечаток на характер боевых действий. Но очень скоро наши летчики приспособились к этой обстановке, к ее трудностям, научились преодолевать их.
Помню день, когда на ледовом плацдарме впервые собрались все наши боевые корабли. Они стояли строгими рядами, широко распластав могучие крылья на белом покрове застывшего озера, и были похожи на больших суровых птиц, насторожившихся перед вылетом. Экипажи, выстроившиеся для смотра около своих машин перед началом боевых действий, всем своим видом выражали уверенность и силу.
Но вот наступила ночь. Все готово к боевому вылету. Тяжелые самолеты отрываются от ледового аэродрома и скрываются в ночном мраке.
Белофинское командование, уверенное, что советские бомбардировщики не рискнут появиться в столь темную и облачную ночь, торопится использовать благоприятное для него время.
И вдруг - вздрогнула земля. Ослепляя на миг багровой вспышкой пламени, раздается оглушительный взрыв. За ним второй, третий, еще и еще… Земля гудит и стонет. [117]
Огненный шторм проносится над укрепленными линиями врага. Рушатся оборонительные сооружения, взлетают в воздух склады горючего. Все охвачено морем огня.
Белофинны, видимо, были ошеломлены настолько, что открыли зенитный огонь лишь тогда, когда советские ночные бомбардировщики, выполнив боевое задание, уже легли на обратный курс.
Радостно возвращение на свой аэродром. Еще бы! Первый вылет, да еще ночью, при сплошной облачности, над мало изученной местностью, со столь успешными результатами.
В сложных метеорологических условиях мне приходилось летать не раз. Особенно тяжелы были полеты в Арктике. Но одно дело - просто лететь в плохую погоду, и совсем другое - выполнять в этих условиях боевое задание.
Боевой почин сделан. Вслед за ним наступает фронтовая страда. Наши бомбардировщики летают ночью, в вечерние сумерки, на рассвете - в любую погоду. Громят укрепления врага.
Хорошо помню боевой вылет в начале марта 1940 года.
Наш бомбардировщик легко тронулся с места и, зарываясь лыжами в пушистый снег, пошел по ровному полю нашего аэродрома-озера. Оба мотора грозно пудели и, как бы напрягая все силы, рвались вперед. С шумом и свистом рассекали винты прозрачный морозный воздух. Машина иногда вздрагивала на неровностях аэродромного поля и все ускоряла бег. Но вот небольшой толчок - и самолет повис в воздухе. Мы набрали скорость и через несколько минут уже летели над лесами Финляндии. Вскоре к нам пристроились остальные самолеты. Термометр показывал 42 градуса мороза. Стоял ясный безоблачный день.
Нам предстояло большой группой ударить по скоплению войск противника около одного финского населенного пункта. За последнее время этот ранее малозначительный городишко стал важной базой сосредоточения белофинских войск. Тут разместился, по данным разведки, штаб крупного войскового соединения, подвезено много военной техники, стали накапливаться людские резервы. Разведка доносила также, что много техники сосредоточено и замаскировано в рощах и лесах на окраине населенного пункта и что весь район усиленно охраняется зенитной артиллерией и истребительной авиацией. [118]
Оглядываюсь назад. За нами на удалении нескольких метров идут слева летчик Кузовиткин, справа - летчик Зуб. Следом далеко растянулась вся группа, постепенно нагоняя и пристраиваясь к общей колонне.
Летели молча. Несмотря на очень теплую одежду, мороз давал себя чувствовать.
Под нами лес с чередующимися озерами и болотами, густо заваленными снегом. Впереди, насколько мог видеть глаз, простирался все тот же лес, густой, хвойный. Он сливался в сплошной темнозеленый покров, лишь только вдали то там, то здесь показывались, четко выделяясь на солнце, отдельные сопки, также густо поросшие лесом.