* * *
Прошел день - он был довольно бурный, если бурным можно бы назвать то, как новый лик он свой гламурный все в реке пытался отмывать. Вы на вид ему бы дали сорок, ну а может даже сорок два, если б сквозь волос истлевших ворох показалась лысина б сперва. Если бы не три прогнивших зуба, если бы не впавший правый глаз, если бы не ребра, что друг в друга упирались до сих пор сейчас. Если бы не запах мертвечины, если б не огнем горящий взор, если бы не слизь и желатины - он б на тридцать даже бы попер. Что поделать, сложно крайне дело отмывать всю харю от грязи, коли с попом Васей из Пострела у тебя контракт не на мази.
День прошел, и солнце перестало в тот кусок земли уже светить, и луна Спасителя застала думающим, как же дальше жить. Так выходит, что он стал бессмертным, близкого рукою убиен, но, воскреснув, оказался первым неживым - и жизнью взят был в плен. Кем он стал и что за сила дышит в каждом хрусте косточек его, может бог земли его услышит и возьмет назад как своего ? Может он сумеет отказаться этой новой жизни от проблем, коли вновь сумеет с ней расстаться с помощью каких-нибудь бы стен ? Может он сумеет уничтожить странного немытого себя ? Знает он, что это не поможет - воскресил его господь, любя.
Воскрешенье - это, право, сила, и не нам, друзья, ее понять - тех давно всех ждет уже могила кому лет за сто – сто двадцать пять. Воскрешен - и тем же уничтожен, уничтожен - тем и воскрешен, что за чертов смысл в том заложен, что за черт в том смысле отражен ? Он уснул, наш будущий Спаситель, он проспал каких-то тридцать лет, и вернулся в мира вновь обитель из далеких призрачных тенет. Вновь раскинув праведные руки, вновь с укором миру на лице, он лежал и землю скреб от скуки, об ином мечтая о конце. Но конец, увы, его не близок, как не близки прочие концы - коли мир настолько жив и низок, в нем рождаться будут мертвецы. Он заснул, и снилось ему небо - чистое, стерильное, как шприц, и ему с небес подали хлеба - но не видел, впрочем, тех он лиц.
* * *
День настал - он вышел из ночлега, и из ветки сделал себе трость, и как будто просто ради стеба к ней берцову он приделал кость. Отодрал куски он сгнившей плоти и избавил тело от червей, чтобы в духа новом сем оплоте он нашел б гармонию скорей.
И он шел неведомо куда-то, он хотел неведомо чего, - когда в жизни все так хренова-то, сделаешь ты, друг, и не того. Разбегались перед ним все звери, разлетались птицы в небе все, ну а кровь глупцов, что не поспели, растворялась в утренней росе. И он шел по лесу меж селами, он хотел придти к себе домой, чтобы сообщить родимой маме, что он здесь по-прежнему живой. И к ночи добрел он до кургана - до кургана мертвого села, жителей которого так рьяно смерть к себе недавно позвала. Были там надгробья и могилы, не было там жизни и забот ... и его расти вдруг стали силы, - слышит он, что мать его зовет. Он не знал, зачем остановился, он не знал, зачем он стал копать, прошел час, и он вдруг убедился - перед ним его лежала мать. Умерла она, похоже, лишь недавно, не успев всю плоть отдать земле, в детстве видел мертвых он исправно - здесь же стало вдруг не по себе. Он отмел сырые комья глины, прошептал какие-то слова, крайне скорбные поделал рожей мины, и поплакал даже он едва. Он шептал "Ма..ма..мама...Мария ! Кто, когда, зачем и почему? Ты зачем родила меня Вием, одного, Мария, не пойму !". Он ревел, и слезы протекали медленно сквозь высохший костяк ... для чего с семьей они ругались, и зачем - ужель за просто так ? Час прошел, а он не шелохнулся, хладный труп по-прежнему держал ... час прошел - и труп вдруг шевельнулся, а потом отчаянно заржал.
"Бу-га-га ! Ужель, сыночек, ты ли ? Я-то думаю, откуда этот смрад ?! Что ж, мой сына, оба мы остыли - но гляжу я, ты тому не рад. Успокойся, сына, упокойся, предстоит тебе большая честь - с новой силой ты сейчас освойся, а потом сверши ты жизни месть ! Ты спаси заблудши эти души, ты спаси их грешные тела, слушай, глупый, слушай, слушай, слушай ... это я тебя сейчас звала. Оживи невинно убиенных, воскреси их силой своих рук, погляди - здесь тел довольно бренных, знай, мой сын ... ты некромантов внук. Не скажу о дедушке ни слова, ведь не знаю даже, что сказать, да и из могилы этой снова не охота, сына, вылезать. Знай лишь то, в момент твоей что смерти был тебе дарован дивный дар - в этой жизни вечной круговерти ты устроишь скоро холивар.