— Ну, друзья-пираты, кто сегодня пойдет на дно морское? И всегда какой-нибудь лежачий «пират» слабым, как дуновение ветерка, голосом отвечал:
— Я, братцы, я… Мой черед. — Ты?.. Ну смотри, друг, не подкачай! — серьезно-шутливым тоном напутствовали его еще ходячие «коллеги». — Когда встретишь на дне морском предателя, провокатора, изверга, бей! Бей их, гадов, железным черпаком безо всякой пощады и снисхождения!..
— Не подведу, братцы, не подведу! — задыхался «пират» от усилий высказать клятвенное обещание… А ночью, когда обитатели погружались в сон, он без звука и стонов уходил туда, где должен был совершить подвиг.
Размеренно-спокойно протекали дни в этой палате. Незаметно водворялись новички. Неслышно «опускались на дно морское» те, у кого болезнь отняла последние остатки сил. И буднично-просто выносили их невесомые тела. Так было изо дня в день. И казалось, ничто не могло нарушить установившегося бытия в этом царстве угасающих жизней, где моральные и физические силы сожжены без остатка каторгой рабского труда и обстановкой неслыханных унижений. Так казалось… И я стремился заскакивать к этим ребятам в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Рассказывая им отдельные эпизоды из «Айвенго», из «Детей капитана Гранта» или о сильных личностях Джека Лондона, Фенимора Купера, мне удавалось оторвать ребят от мысли о безысходности их положения и заставить их воспарить в мир героизма и торжества справедливости. Вспыхивающие при этом в их угасающих, но лихорадочно-блестящих зрачках искорки, улыбки, появляющиеся на их обескровленных и запекшихся губах, — все это было для меня величайшей наградой, даже блаженством, чувством глубокого удовлетворения. Но настал день, который понастоящему вернул «пиратов» в мир поистине жарких человеческих страстей и в мир борьбы.
…В этой палате появился новичок. Когда за ним захлопнулась дверь и он сделал несколько шагов по комнате, у многих «пиратов» от удивления разверзлись черные рты и подскочили на лоб надбровные дуги: перед ними стоял Сашка-«Цыган». Не было в лагере человека, который не знал бы его в лицо и не испытывал бы к нему острого чувства ненависти.
Зимой 1942–1943 гг. он, прославивший себя неутомимым усердием в качестве добровольного полицая, исполнял обязанности старшего санитара в ревире «Малого лагеря». Тогда еще «зеленые» уголовники стояли во главе внутрилагерной администрации, и это было в порядке вещей. То был стройный и гибкий, как змея, парень, с вечной, словно приклеенной к рябоватому смуглому лицу, нахальной улыбкой, над которой диковато поблескивали небольшие карие глаза, откровенно наглые глаза законченного мерзавца. Он был убежден в своем всесилии и на каждом шагу похвалялся изобретательностью в издевательствах над больными. У него была мягкая, пружинистая походка, щедрые на зуботычины огромные кулаки и ненасытная жажда мучить и истязать подвластных ему людей… Он был ехидно едок на язык, без всяких поводов лишал больных баланды и нещадно бил их черпаком во время раздачи пищи. А эта раздача была его любимым и никому непередоверяемым занятием: здесь он «царствовал», чувствуя всю полноту власти над другими людьми. Нередко его удар по голове прибавлял еще одну жертву, которую ждала прожорливая печь незатухающего крематория.
В короткий срок Сашка-«Цыган» стал знаменитейшей фигурой в кругу уголовников и завоевал благосклонность у эсэсовцев. Среди садистов, пригревшихся в ревире, он приобрел популярность как знаток практической медицины, так как ввел свои способы лечения больных. Наиболее универсальным и действенным был ледяной душ. В лютую зиму по распоряжению старшего санитара больного тащили в умывальную комнату, раздетого догола, укладывали в бетонную вазу-раковину и открывали все краны, требуя, чтобы он не шевелился, когда на него устремляются потоки ледяной воды… Естественно, больному не удавалось сделать это до тех пор, пока он не терял сознание. Как только он доводился до степени полной неподвижности, его извлекали из раковины и бросали на цементный пол. Старший санитар, обнажая крупные сверкающие зубы, утверждал, что никакая болезнь не может выдержать такого испытания, и не его, мол, вина, если больной расстанется с жизнью раньше, чем исчезнет его болезнь. Труп убитого увозили в крематорий, а его суточный паек становился трофеем одного из санитаров. Но… ничто не вечно под луной, и после долгой и жестокой борьбы «красные» политические одержали верх над «зелеными», Сашка-«Цыган» и его приспешники, как и все другие уголовники, были низложены.