— Позови кого-нибудь!
Пришел Отто Кипп, приказал лежать: пусть, мол, вызывают. И снова ушел.
— Заключенный № 44445! — вновь зарычал репродуктор: — Живо к воротам! Бегом! — и из черной тарелки понеслась солидная порция брани. Я снова позвал Киппа:
— Я обязан идти, иначе из-за меня оштрафуют весь лагерь! — Тебе сказали: лежи! Что делать дальше — скажем. Третий раз вызывать Отто не пришлось — он пришел сам в сопровождении санитара. Повел по широким ступенькам в подвал. Открыл дверь, и мы очутились в морге. Кипп указал на один из трупов. Санитар молча стал выводить цветным карандашом на груди умершего цифры: 4… 4… 4… 45. По всему было видно, что в подобной операции участвует он не впервые, — понимал Киппа без слов.
— Теперь ты — Петр Бабич, русский из Сталино, номер 7015. Временный, не забывай!
Мне взамен моих дали три полоски с этим номером. Труп отправили в крематорий. Больше репродуктор меня не вызывал.
— Я для того показал тебе всю эту процедуру, чтобы ты усвоил: отныне наша жизнь, жизнь Эрнста Буссе и других — в твоих руках. Теперь ты не имеешь права ошибаться![61]
Несколько дней я провел в изоляторе ревира, затем Отто сказал, что все обошлось: приезжали эсэсовцы из Цайца, убедились, что «номер» сожжен. Теперь мне предстояло вновь носить свой номер, но не попадаться эсэсовцам на глаза: вдруг кто-нибудь из них меня узнает. Затем Кипп направил меня к Густаву Вегереру.
— Садись! — пригласил меня капо, проведя в свою комнатушку и поставив передо мной шахматную доску. — Сыграем, потолкуем…
— Почему не бежал? — было его первым вопросом. Я описал обстановку в «коммандо Трёглитц-Ремсдорф», как назывался лагерь у Цайца, так как он находился между двух этих сел. Выходил, мол, я из зоны только в первые дни, убедился, что побег невозможен: как бежать без контакта с населением? Куда? Да еще в полосатом!
— В центре Германии, в «зебре» — невозможно! Надо что-то другое. А сейчас, в связи с продвижением союзников, такая возможность безусловно появится…
В этот день я познакомился и с моим соотечественником — Николаем Симаковым. С ним договорились о встрече в одном из блоков «Малого лагеря». Я уже знал, что Николай — бывший пограничник, военнопленный сержант, отважный и толковый человек. От него я узнал о судьбе первых советских пленных, доставленных в Бухенвальд: даже не заведя в зону, их провели в «конюшню» — специальное здание, где практиковался расстрел выстрелом в затылок. «Одна минута — один труп!» — гордо хвалили эсэсовцы производительность этого конвейера смерти, замаскированного под помещение для медицинского освидетельствования. Палачи были одеты, как врачи, — в белые халаты. Лишь последующие партии военно-пленных были заведены в лагерь, где им выделено три специально огороженных дощатых блока, номера 1, 7 и 13.
Встреча наша произошла в блоке, где штубендинстом был русский моряк — Виктор Рачковский. Когда я вошел, Симаков лежал на его кровати. Глубоко ввалившиеся глаза блестели нездоровым лихорадочным блеском. Таким, как у ребят в туберкулезном блоке. Поставить диагноз было нетрудно. Все же, как только я вошел, Николай с усилием приподнялся.
— Знаю, что ты надумал бежать… — начал он без предисловий. — Но и здесь можно и должно бороться…
Намекнул, что подпольщики мало-помалу вооружаются, что проводится работа по подготовке к вооруженному восстанию и что требуются надежные люди. Не скрою, такая идея мне в тот момент показалась бредовой. Разве могут узники противостоять эсэсовской охране, насчитывающей 2000 человек, вооруженных до зубов! В их распоряжении, в случае надобности, и аэродром в Норе, танки, артиллерия… А кто такие узники? В этом я убедился на примере в Цайце: за них болеешь, а они же тебе и свинью подсунут, предадут! Нет, «лучше синичка в руки, чем журавль в небе»! Правильно говорит русская поговорка. Побег надежней, чем ждать у моря погоды! Тот же «аттантизм»! Не верил я ни в возможность, ни в успех восстания. Не верил даже в возможность серьезной подготовки к нему. Правда, знал, что несколько дней назад в зону удалось под трупами из эшелона провезти легкий пулемет с патронами. Ну привезли, ну спрятали, а что дальше?..
— Ну что ж, — вздохнул Николай, — вольному — воля!.. На том и закончился наш разговор. Теперь я жил в блоке № 30. У русских: — Русские там — надежные и проверенные ребята. Тебя не выдадут. Присматривайся к ним, подбирай друзей, которые бы могли составить тебе компанию! — посоветовал Густав.
61
Из письма О. Киппа. Галле, 16.06.1976: «Дорогой Алекс. Твое письмо доставило мне огромное удовольствие, но и не меньшее душевное огорчение: ты — единственный из всех, кому я посредством замены номера спас жизнь и кто до сегодня дал о себе знать…. У меня лично со здоровьем плоховато: прошедшее не прошло бесследно для моей нервной системы, особенно годы после освобождения (подразумеваются годы допросов и пыток, затем годы в сталинских лагерях. —