Среди руководителей подполья находились и такие, кто считал побеги бессмысленной затеей, а сам разговор, мысль о них — преступными. Кое-кому явно не хотелось ослаблять сколоченные с трудом кадры. Обо мне был пущен слух, что я — провокатор. А это грозило мне смертью. К счастью, ребята этому не поверили, продолжали не только дружить со мной, но и охранять от возможных на меня «покушений». Тогда от угроз перешли к методу устрашения.
— Сашка!.. — прибежал Коля-«Сибиряк». — Василька!.. Василька только что забрали в блок № 46. Его там убьют… Вызывали и меня, грозили отправить туда же, если буду и дальше в твоей группе!
Я знал, что «Сибиряк» и некоторые другие из «моих» состоят в группе советского Центра. Дело приняло серьезный оборот. Как выручить Василька? Ведь это по моей вине оказался он на краю гибели! Если над ним начнут испытания, то пиши пропало. С другой стороны, все могут теперь от меня отвернуться, и я лишусь подобранных мною ребят. Я побежал к Буссе.
— Да-а, очень похоже на устрашение!.. — покачал он головой. — Беги к Густаву. Немедленно! Каждая минута дорога. Передай мою просьбу помочь. Лишь он один в силах что-либо сделать… Вегерер выслушал внимательно мое тревожное сообщение, но ничего определенного не пообещал: слишком серьезное дело! Отметил только, что вызволить из этого блока почти невозможно, — такого еще не бывало. Но попробует…
— Кстати, тебя уже три раза вносили в «плохие списки»: для отправки в Дору, даже в крематорий. Ты кому-то здорово насолил! К счастью, все такие списки нами предварительно проверяются, и каждый раз мы тебя вычеркивали. Но смотри, будь осторожен!..[67]
Нельзя сказать, что чувствовал я себя хорошо. Василек был одним из первых, кто мне поверил. И вот — угодил в блок уничтожения!..
В тоске прошел этот день. А вечером… вечером ворвался ко мне сам Василек. Собственной персоной! Выходец с того света!..
— Са-а-а-шка-а! Дорогой! — чуть не рыдал он на радостях. — Еще бы немножко, и был бы мне каюк!.. Как он рассказал, его начали готовить к какой-то пункции. Я не имел права назвать истинного его спасителя, кого именно он должен благодарить за столь чудесное и небывалое спасение. Зато сам в душе превозносил этого «чудотворца» — всемогущего Густава, а с ним и всех их, подпольщиков, кроме… кроме тех, кто, став руководством, потерял всякую совесть. Это — чтобы сказать помягче. Через несколько дней я передал Вегереру список на шестнадцать номеров. Большего числа желающих попытать со мной счастья в побеге, особенно после случая с Васильком, не нашлось, не осмелились.
— Вовремя!.. Ну а то, что не всех набрал, не беда. Пополним! — успокоил Вегерер[68].
По репродукторам к воротам стали часто вызывать пачки «номеров» на транспорты под разными кодовыми названиями. И про каждый шел слух, что, мол, этот транспорт следует к Кёльну, то есть туда, куда хотел нас отправить Вегерер. Почему к Кёльну?
— Союзники приближаются вплотную к границам Рейха. Вы там будете ближе к ним, то есть скрываться после побега будете недолго. А следовательно, будет вам менее опасно, больше шансов уцелеть. С другой стороны, именно в Кёльне, как нам известно, уже имеются вооруженные группы наших беглецов-концлагерников. Мы предупредим их о вас — так пояснил мне Густав. А я подумал: неужто у подпольщиков есть связь даже с бежавшими? Каким образом? Непонятно! Но каждый раз наших номеров не называли! А вдруг про нас забыли? И я бегал к капо патологии:
— Опять транспорт на Кёльн, а нас не вызвали! Наконец Густаву надоели мои приставания:
— Да нет же, эти транспорты не в Кёльн, а в подземную Дору. Там ежемесячно погибает по три тысячи человек, и постоянно требуется пополнение. А чтобы не было паники, эсэсовцы придумывают разные кодовые названия…
Вечером вызвал Вегерер: — Предупреди всех твоих: ваша отправка будет завтра утром. Все, что вы припасли — гражданское, ножи, — всё берите с собой. Цивильное наденьте под зебру. Обыска вам не будет, это устроим!
67
В 1950 году, читая по окончании следствия в Лефортовской тюрьме мое дело, я ознакомился и с четырьмя протоколами допроса Н. К*. Трижды ему задавали вопрос: знает ли он № 44445? Трижды он отвечал отрицательно. Задали вопрос: знает ли Глянцева? Ответ был тоже отрицательным. В четвертый раз ему была предъявлена его бухенвальдская записная книжка, задан вопрос: «Почему же этот номер записан и трижды подчеркнут на страницах с номерами, по вашему утверждению, “провокаторов”?». И он «вспомнил», что да, он требовал уничтожения этого «номера» как агента союзников и провокатора, но кто-то каждый раз вычеркивал его из всех «плохих» списков. Н. К*. в Бухенвальде руководил Службой безопасности, живет под Москвой, пользовался немалым влиянием, авторитетом и доверием. Был и директором школы. Приложил руку к фальсификации истории бухенвальдского подполья, всюду выпячивая свои персональные «заслуги». Мы с ним часто встречались в Москве.
68
Г. Вегерер (1890–1954), член австрийского Центра подполья. Участвовал в траурном митинге по Э. Тельману, что стало известно гестаповцам. Сразу же после нашего отъезда он в числе других участников митинга был из лагеря водворен в Веймарское гестапо (тюрьма Маршталь), которое считало, что этим обезглавило высшее руководство лагерного Сопротивления. От них гестапо ничего не добилось и при приближении союзников их отправили на транспорт, из которого Вегереру удалось бежать 15 апреля 1945 года.