Далее Николай сказал, что накануне получена записка от «Белофинна»: тот сообщал, что «Сибиряк», не бежавший во время паники, совершил побег днем, с места работы. Погоня обнаружила его под каким-то мостом. Его сразу же отправили в Дору. Всех узников уже остригли… Не знали мы, что записка эта была последней весточкой от полосатиков: эшелон из Кирберга исчез…[73]
На следующее утро в рабочий поезд поднялось два остовца в сопровождении рослого, опрятного нациста с позолоченным партийным значком. Видимо, он сопровождал рабочих на свою ферму… Так выглядел наш с Семеном Егуповым и Иваном Земляным отъезд. Перед самой остановкой поезда в Кобленц-Лютцеле мы спрыгнули с вагона. Что нас здесь ждет?
Без всяких осложнений воспользовались тем же методом «легализации», что и в Гермюльгайме, нашли остовцев, работавших поблизости, поселились в их общежитии. Вместе с ними стали выходить на работу, а соответственно получать и пайки-бутерброды. Подыскали и другие остовские лагеря, куда можно было бы расселить и легализировать наших ребят из Кёльна. Но тут случилось непредвиденное: не более как через четыре-пять дней союзная авиация произвела массированную бомбардировку «ковром» и полностью уничтожила единственную нить, связывавшую нас с Кёльном, — железнодорожные пути. Так навсегда оборвался с ним контакт.
Что сталось с «Америкой», Гришей-«Полтавой», Геной-«Ташкентом», Федей, Иваном-«Москвой», Фомой-«Беспалым», другими?.. Несмотря на все мои розыски и поиски, ответа пока нет. И никто из современных кёльнцев и их историков не мог мне ничего ясного сказать о малинах. Хотя нет: позже следы раскопали, — они остались, и немалые! И о малинах, о перестрелках, и о кёльнском гестапо[74]/ Кобленц находится в долине, где Мозель впадает в Рейн. Часть его, по левому берегу Мозеля в сторону Кёльна, называется Лютцелем. С основной частью города его соединяют два моста на правый берег — железнодорожный и автодорожный. Но железнодорожный к тому времени был разрушен бомбардировками. Третий мост, через Рейн из главной части города, ведет в глубь Германии. По подножью правого высокого берега Рейна тянется асфальтовая дорога Кёльн-Майнц. Сейчас все три оставшихся моста представляли собой сплошное решето: в них были сквозные дыры, пробитые бомбами. Их накрывали толстыми досками или стальными листами, что, с некоторой опаской, позволяло пользоваться мостами и дальше.
Бомбардировками был разрушен и вокзал Лютцеля. На отрезках путей остались стоять намертво к ним прикованные составы вагонов. Возле развалин товарной станции высились горы брикетного угля. Расчисткой путей вместе с остовцами занимались и итальянцы, разоруженные и «взятые в плен» При этом погибло семь человек. Общей численностью в перестрелках и сражениях в Кёльне осенью и зимой 1944 года погибло пятнадцать политических вождей, в том числе группенлайтер НСДАП Зоентген и шеф гестапо Гоффманн, а также один хайотфюрер, один член СА и шесть полицейских. (Из городского архива + архива М. Станковского) В малине, осажденной на Большом греческом рынке, защищалось 12 человек. Среди наших было два поляка, один испанец и испанка. Когда мы поспешили к ним на выручку, наши автоматные очереди и пара гранат — их с тыла не ждали — рассеяли осаждавших. Таким образом, было спасено семь человек (испанка — тоже). Они выдержали действительно длительную осаду, в подвалы бросали динамит, гранаты, было выпущено и два фаустпатрона. Сейчас, когда история города Кёльна возвеличила наши вооруженные группы в ранг «партизан», хотелось бы добавить: бесспорно, масса жизней, которыми расплатились «эдельвайспираты», внесла некую лепту в борьбу за ускорение Победы. Пусть будет она и малой. Но и океан состоит из мельчайших капелек, незначительных самих по себе. Ну, а если какой-то из них суждено оставить о себе особый след, не испарившись окончательно? Не бахвальство ли это? после переворота в их стране. Немецкие конвоиры относились к ним не столь враждебно, сколь уничижительно-насмешливо: «Эх вы, итальянские макарони!», на что пленные равнодушно парировали: «Но макарони, — ной сьямо витамини!» Работали они вяло, безо всякого энтузиазма, никем не подгоняемые. Участь пленных их нисколько не печалила. Скорей наоборот: близится конец войны, и они теперь не обязаны участвовать в этом — каждому теперь ясно — абсолютно бесполезном кровопролитии…
С правой стороны асфальтовой дороги со стороны Кёльна к мосту через Мозель находился вокзал, а с левой ее стороны стояло несколько корпусов военных казарм. В угол одного из них попала бомба и, разрушив его, засыпала единственный вход в подвал. Ну, а нам, как специалистам по развалинам, не доставило особого труда найти в пирамиде обломков щель, расчистить ее до нужных размеров и сделать из нее уютный и скрытый для посторонних лаз. Спускаться в подвал приходилось по крутому уклону обломков, среди глыб бетона и торчащих во все стороны концов покореженной арматуры. Ну и что? Зато помещения подвала, служившего ранее подсобным хозяйственным складом, были для нас искомым раем. Чего там только ни было: и штабеля матрацев, и разборные койки, скамьи, столы, печи-буржуйки, штабеля одеял… Даже фонари «летучая мышь»! А самое главное — зарешеченные окна, выходящие на уровень наружного тротуара! Есть все, абсолютно все, что требовалось. Ну а питание — его мы добудем сами.
73
В бюллетене французских узников-бухенвальдцев «Серман» мне на глаза попались воспоминания Роберта Кана о нашем эшелоне, в котором мы были вместе. В ответном письме он сообщил, что «после той странной бомбардировки и массового побега» все они после разных перипетий прибыли, наконец, в Австрию, где около Линца или Зальцбурга и встретили свою свободу. В живых осталось мало… О дальнейшей судьбе советских граждан из этого транспорта ему ничего не известно. В 1987 году я побывал у него в Венсенне, пригороде Парижа. Он хорошо помнит, как я бежал…
74
В Кельне работает историко-исследовательская комиссия «L. D-Haus» по разоблачению преступлений национал-социализма и городского гестапо. Она выкупила здание этого гестапо на Аппельгофплаце, где и обосновалась после его восстановительного ремонта. Ежегодно по одному разу приглашаются оставшиеся в живых бывшие узники, свидетели тех жутких лет. Финансирует — кельнский ратхауз во главе с Норбертом Бюргером. Когда я был в числе приглашенных, естественно пытался найти следы бывших товарищей. В книге «Граффити» (надписи на стенах камер) я нашел записи нескольких моих товарищей, как, например, «А. Мищенко». Осматривал камеры, ставшие музеем. В некоторых оставил свою подпись некий «Толя», без каких бы то ни было указаний. Не тот ли, что попался в мышеловку? В надписях часто указывались дата, место рождения и когда автора ждет казнь. Вот две из них: «Арестована за связь с вооруженными парнями. Казнят завтра» и дата этого страшного «завтра». «Была атаманом малины. Повесят (указано число). Клара». Я перелистывал и перелистывал эту книгу с фотокопиями надписей на многих языках, смотрел их оригиналы на стенах. Просматривал архивные гестаповские списки казненных, захороненных. Мало их сохранилось! Мне любезно показали несколько фотографий: в бешеном темпе гонят с десяток молодых парней со скрученными сзади руками на казнь; вот они стоят на скамье с накинутыми петлями… вот они уже висят… Показалось, что в одном из них я узнал Толю. Нет, не он: казнь эта была совершена еще до того, как мы попали в западню. Но вот вопрос: кому и для какой цели понадобилось все это фотографировать? Как учебный материал? Чтобы оставить свидетельство для потомков? Или чтобы пополнить семейные альбомы памятью о «героизме и патриотизме» палачей? Конечно, о вкусах не спорят. Эх, война, война!.. Сколько в ней дикости и зверства, сколько узаконенных ею бесчеловечности и садизма! И еще был неприятный эпизод. В одном из перерывов на симпозиуме ко мне после моего выступления неожиданно подошла миловидная, одетая по последней моде, дама. Оказалось, из бывших остовцев, из Днепропетровской области. На родину возвращаться не пожелала, осталась.
Назвать себя наотрез отказалась: «…Но вас я отлично помню, вы были атаманом бандитов!» Так узнал я об одной бывшей моей «специальности»! К счастью, по субъективному мнению лишь этой женщины. А вот и еще след: «КЕЛЬНЕР ШТАДТАНЦАЙГЕР» от 4 января 1985. Заголовок статьи: «ЛИШЬ БЫ ВЫЖИТЬ»