Некоторые горничные быстренько побежали предупредить своих подруг и хозяек. Народу стало прибывать, ведь впереди ожидается преинтереснейшее зрелище! Уже восьмой час, некоторым хозяйкам пора собираться на работу. Как бы поторопить, разбудить спящего? Потихонечку стали постукивать по стеклу витрины. Никакой реакции! Уже без десяти восемь! Стучать стали сильней. Из-под одеяла показывается голая рука, затем голова юноши. Он оглядывается кругом, на лице недоумение. Видно, как он под одеялом ощупывает себя, затем его взгляд падает на стул с одеждой, обращается к витрине, к скопищу людей. На лице нечто вроде ужаса. Жестами показывает публике на стул, на себя, просит разойтись: «Я же — голый! Разойдитесь, дайте мне дойти до стула, взять одежду!» — говорит его умоляющий взгляд. Смотрит на свои часы, показывает, что ему надо торопиться на занятия…
— А нам, думаешь, не надо?.. Нам тоже на работу давно пора! Одевайся поскорее!
Разговор мимикой продолжается. В публике злорадный смех: «Ага, попался! Ловко это тебя друзья облапошили! Давай, давай, вставай! Не зря же мы столько ждали!»
Все знают, что витрина нанята лишь до восьми. Значит, через минуту-другую произойдет самое-самое интересное. Как этот студент выкрутится?
Да, он уже сердится. Еще раз просит хотя бы отвернуться. «Э-э-э, брат, нет! Не зря же мы здесь столько топтались!..»
«Ну что ж, в последний раз прошу!» — угрожающе показывает пальцами «Раз!», жест рукой — «Разойдитесь!»… «Два!»… На «три» он сбрасывает одеяло, идет к стулу, берет одежду и спокойно уходит. Он был полностью раздет, но в майке!..
Сколько было таких проделок, которые согревали, вселяли оптимизм в самые тяжелые минуты жизни, воспоминания о которых не давали впадать в уныние!
Счастливое, почти беззаботное студенческое время, где ты? Наша комната была скроена из бескорыстной чистой дружбы. Все делилось, друг другу помогали. Взять хотя бы наш общий выходной костюм! Своего рода достопримечательность, «уникум». Он был составлен, помнится, из Тошиного
(«Дон Жуана») пиджака (с архитектурно-строительного, по фамилии Соболевский), брюк «Полковника» Борисевича, рубашки Коли Доннера (с юридического), галстука Пети Мартынова (с агрономического), полуботинок Володи Случевского (с электротехнического), целлулоидных воротничка и манжет с запонками Ростика Москаленко-«Ксендза». Полуботинки были новенькие. Хоть и «безразмерные», но одним жали, у других «хлюпали». Тогда разрешалось продевать в задник шнурок и завязывать его спереди щиколотки, и он служил им своего рода подтяжками. А если заставал на гулянке дождь, то, ничего не поделаешь, чтобы не подпортить, их снимали, прятали под плащ, возвращались босиком. А носки! Они у нас были трехсрочными: первую протертую дыру на пятке спускали под ступню, и они становились первого срока. Так же поступали и со следующей — второй срок. Третий и последний срок — когда носки переворачивали дырами вверх. К нашему единственному на всех выходному костюму отношение было самое что ни на есть нежное, почти благоговейное. В выходные носили его по строгому графику, придирчиво следя за его чистотой. Воротнички и манжеты всегда хранились готовыми к употреблению: чистыми, надраенными мелом. Рубашки долго не выдерживали, и часто приходилось, несмотря на жару, оставаться в гостях в пиджаке и потеть, лишь бы скрыть, что рубашка твоя — дыра на дыре…
Бывали и хитрости. Однажды, потянув за ручку смывного бачка в туалете, я поразился, что вода еле стекает. И тут из трубы показался кончик носка. «Ксендз», оказывается, придумал оригинальный способ стирки нижнего белья: пересыпав стиральным порошком, загружал его в бачок: будут, мол, дергать за ручку, и белье будет ополаскиваться и «самостираться» без затраты на то сил и энергии!
Спать ложиться часто приходилось натощак, чтобы сэкономить деньги на завтрак. Это не всегда удавалось: желудок настойчиво требовал своего и засыпать не давал. Приходилось вставать, будить нашего «лавочника», тоже студента, и просить отвесить 30 граммов колбаски и граммов 100 хлеба. Все равно сон был беспокойным: терзали мысли, что теперь без завтрака придется отсидеть лекции, стараясь не отвлекаться мечтами об обеде… Что ни говори, а вспоминаешь это время с большой теплотой и гордостью!
Условия для занятий были крайне тяжелыми. Много предметов требовало практических занятий в специальных лабораториях: гистология, остеология, химия, биология, морг. А лаборатории были разбросаны в разных концах города. Кроме практических, читались и лекции, тоже в разных аудиториях города. Расписания же составлялись с учетом удобств профессуры, но никак не студентов. Подчас было совершенно невозможно присутствовать на всех занятиях. И многие студенты волей-неволей становились «вечными», обремененными «хвостами», не сданными вовремя зачетами и экзаменами. Им приходилось учиться не пять, а восемь-десять лет. Перспектива на будущее представлялась в очень туманном свете. И студенты стали требовать уважения и защиты их прав. Демонстрации с требованиями улучшения жизни проводились совместно с рабочими, а подготовительные к ним сходки проходили под Белградом, часто на седьмом километре лесопарка Кошутняк.