Выбрать главу

Тебя всегда я помнить буду,

Если вернусь домой…

(Марш узников Бухенвальда)

«SUUM CUIQUE» — «Каждому — своё!» — так звучала одна из летучих фраз Древнего Рима.

Гитлеровский национал-социализм обожал мистику и часто обращался к давно ушедшим цивилизациям. А как же иначе? Ведь он, Гитлер, — второй Мессия, призванный, как утверждалось, покорить весь мир и облагодетельствовать немецкий народ, всех арийцев. Не этим ли объясняется и знак свастики, символизировавший в Древней Индии божество Солнца — Вечного Двигателя?

Древняя символика многозначна, таинственна. Этим она очаровывает, увлекает, покоряет. Говорят, сам фюрер преклонялся перед мистикой. Подражая ему, «фюреры» и «ляйтеры» рангом пониже окружали свои персоны сонмом всякого рода прорицателей, спиритов, хиромантов, экстрасенсов и астрологов. Последние, в угоду власть имущим заказчикам, составляли обнадеживающие и благоприятствующие гороскопы. Говорят, что… да мало ли что говорят!…

Со свойственным национал-социализму цинизмом не только символы, но и древнейшие лаконичные изречения пускались в ход для прикрытия и оправдания волчьей сущности тоталитарного режима.

«JEDEM DAS SEINE» — так по-немецки зазвучала «Suum cuique». И это изречение чугунными буквами было отлито на тяжелых воротах концлагеря Бухенвальд. Осталось оно и сейчас, когда бывший нацистский «лагерь уничтожения трудом», оказавшись волею судьбы в Советской зоне оккупации, был превращен в «Спецлагерь № 2» — подсобное хозяйство при СМЕРШ 8-й армии. СМЕРШ — советская армейская контрразведка.

Заново восстановлено прорванное за время освобождения колючее ограждение, но смертельный ток, ввиду его дороговизны, пропущен по нему не был. Вновь на вышках замаячили охранники, но теперь уже советские, с автоматами и пулеметами. Не на каждой, а через одну: слишком малочисленным был выделенный охранный гарнизон. Начальником лагеря назначен советский стрелковый капитан Матусков, с боями прошедший всю войну. Он сильно хромал после недавнего очередного ранения. Парадокс: прошел войну, чтобы освобождать, а теперь обязан быть лагерным охранником! Лагерь стали заполнять схваченными бывшими высшими и средними руководителями НСДАП, офицерами СС, СА и СД, даже вожаками гитлеровской молодежи — 15–17-летними юношами и девушками, — «хайот-фюрерами». Было там и одиннадцать генералов. В гражданском. Видимо, взятые уже после войны, на дому. Было и до 30 научных сотрудников из бюро ракетчика Вернера фон Брауна. Сам он, естественно, оказался у американцев.

В сентябре 1945 года водворили сюда и меня. Как это получилось? Неужели Бухенвальд и впрямь «стал моей судьбой»? Как случилось, что я, содержавшийся в нем при нацистах, снова в него угодил при советской власти? Не похоже ли это на некую закономерность?!

* * *

Прошли долгие месяцы кошмара, когда мы, на положении огрызавшегося после нашего побега зверя, были загнаны в подземелье. Радость призрачной свободы и счастье сражаться, а не сидеть сложа руки многим из нас стоила жизни. Каждая гибель близкого друга острой болью отзывалась в сердцах остававшихся еще в живых. И той же мыслью: кто узнает, кто расскажет, где и как погиб их сын? Как жутко чувствовать, что ты безвестный, «без вести пропавший»! Много было эпизодов, достойных целой книги. Гестапо не дремало, засылало своих агентов. Один из них выдал себя за беглого концлагерника. Устраивались облавы, засады. Кровь, кровь, кровь… Кровь за кровь, смерть за смерть! Погиб «Василек», подставив себя под пулю, предназначенную мне, — не хотел оставаться передо мной в долгу! Не оставались без дела и виселицы, гильотина, топор… Земля загорелась под ногами. Втроем с Семеном Егуповым и Иваном Земляным — из тех, кто бежал после меня, — мы отправились в Кобленц, чтобы там подыскать места укрытия для остальных. Увы, через несколько дней бомбардировка «ковром» полностью ликвидировала нить, связывавшую нас с Кёльном. Связь с товарищами Николаем-«Америкой», Геной-«Ташкентом», Иваном-«Москвой», Гришей-«Полтавой», остальными — оборвалась навсегда. Где вы? Кто остался жив? Откликнитесь! Пока… никаких вестей. Были слухи, что погибли все…

В Кобленце — Лютцеле группа обросла, стало 16 человек. В нее влились остовцы — смелые юноши, имевшие кое-какие счеты с нацистами. Помню Федю Антощука из Каменец-Подольска, Васю Лашко из Орловщины, Сашу Кайдана из Полтавы… Бомбежки, бомбежки… Беспорядочное отступление гитлеровских разрозненных частей на ту сторону Рейна, эсэсовцев с кровавыми драмами между ними: имея подмышками наколку группы крови, никто из них не хотел сдаваться в плен.