— Они давно ушли. — А ты чего стоишь? — Жду разводящего. Без его распоряжения пост покинуть не имею права. Стою уже четыре часа. Хоть бы кусочек хлеба…
Не обращая внимания на кружащие в небе самолеты, мы бросились к кухне: после вчерашнего ужина во рту ничего не побывало! На противнях аппетитно румянились кусочки жареного мяса. Набросились, как саранча. Без ложек, без вилок! Утолили голод, затем затолкали в наши сумки по буханке хлеба и туда же, до отказа, насыпали обойм с патронами. Погрузили ящики с архивом, с патронами, аптечный шкаф — как же без аптеки! Для наших сундуков места не нашлось. Сверху всего, в кузове установили два пулемета: один — дулом вперед, другой — дулом назад: для круговой обороны. Война ведь, мало ли что может приключиться!
Когда через десяток минут проезжали мимо унтер-офицерского училища, перед глазами предстала жуткая картина: в проволоке его забора застряла чья-то голова, рука, кровавые ошметки… Немецкие летчики сумели отомстить за гибель их пикировщика! Пусть же вам, бравые унтер-офицеры, будет вечный покой: вы достойно, в бою, приняли славную смерть!..
Через Топчидер и Дединье спустились вниз и поздно ночью, неизвестно на каких скоростях, минуя неизвестно сколько пробок и аварийных ситуаций, мы добрались до села Сремчице, куда, как знали, должно было эвакуироваться училище. Расспросы, расспросы… Да, курсантов видели, проходили. Наконец:
— Вон они, там, в рощице… Преодолели последнее препятствие — благополучно переехали через настил, ведущий через бровку с дороги в усадьбу. Но в ворота вписаться я не сумел, и половина их въехала вместе с нами…
Темно. Небо густо устлано тучами, из которых моросит смесь дождя и снега. Земля раскисла, грязь. Во дворе копошились полумертвые от усталости курсанты. Вид жутчайший! Все мокрые, ноги до крови натертые… Можно представить: с полной выкладкой, ничего не евши после вчерашнего ужина, беднягам пришлось протопать чуть ли не 50 километров! Более суток без еды! Большинство попадало прямо в грязь под деревьями… Навстречу бежит капитан, обрывает мой рапорт:
— Еду привез? Где хлеб, бочки с повидлом?… — Был приказ доставить архив… — На кой нам твой архив!.. — раздается исступленная ругань. Курсанты тоже подскочили, настоящий голодный бунт!.. На наши пять хлебов набросились, вырывают друг у друга… Вспомнилось, что Христос пятью хлебами накормил 5000! Но то Он!.. А мы чуть общую свалку со стрельбой друг в друга не устроили!..
Что ж, задание мы выполнили. Жаль, что думали лишь о нем, не подумали о своих товарищах… Во мне как-то сразу поник нервный подъем, охватила смертельная усталость. Спать! Спать!.. Где? Не в грязи же и под дождем: у меня есть крыша — кабина. Не очень удобно, но кое-как примостился, обхватив руками руль и положив на него голову. И тут же забылся…
Только заснул, не знаю, минут через 20 или 30, меня растолкали. Никого не интересовало, шофер я или нет.
— Езжай немедленно назад: на дороге отстали преподаватели и часть курсантов. Собери их и привези!..
— Я не сумею выехать! Нашли какого-то гражданского. Вырулить на дорогу он согласился. Но только вырулить. А ехать дальше не может: болен. Разгрузили машину. Только тут поблагодарили за привезенную аптечку. Около фельдшера и нее сразу же образовалась очередь…
Привез человек пятнадцать. У развилки на нашу дорогу, у какого-то дома, видимо корчмы, увидел сидящего на крыльце курсанта. Остановился, подбежал: Лев Мамонтов! Обхватив руками карабин, он спал! Еле разбудил, и он, спросонья, сел в кабину рядом. Но, чтобы не вымазаться в крови, на пятно крови он положил одеяло.
Только подъехал, меня опять погнали в Белград за повидлом и за всем съестным. На этот раз рядом со мной усадили какого-то старшину: уважили мое замечание, что я могу заснуть на ходу. Этот старшина и будет меня в такие минуты расталкивать…
Затем с несколькими курсантами надо было «зафрахтовать» на сахарном заводе на Чукарице (предместье Белграда) еще один грузовик с шофером, забрать в гараже на Дединье и привезти легковую одного из наших офицеров. Потом ехать по такому-то адресу, по другому к семьям офицеров с записками… И еще, и еще…
Три дня и три ночи мне если и удавалось вздремнуть между поездками, то не более чем на 15–20 минут. Колесил и колесил, выполняя различные поручения. Теперь всегда рядом сидел какой-нибудь старшина с пистолетом. В его задания входило и главное для меня — не давать мне заснуть. А это было необходимо. Особенно, когда я пересел в легковую офицера «Бьюик». То была чудо-машина!