Через несколько дней, из Сремчице длинной колонной, маскируясь у опушек, мы двинули на юг. Стороной обходим села, будто не по собственной земле идем. Куда? Зачем? Где враг? Какое положение на фронте? — никто ничего не знал. Иди себе молча, ни о чем не спрашивай! Вот вдоль колонны шепотом идет приказ: «Снять колпачки с карабинов!» (Их в ту пору надевали, чтобы предохранить стволы от дождя.) «Занять круговую оборону!» Новый приказ: «Встать в колонну, следовать дальше!»… Неужели враг рядом? Эх, как худо быть овцой в стаде, которое гонят «туда — не знаю куда»!..
Наконец мы в теплушках. Через несколько часов наш поезд вдруг начинает двигаться вспять. В чем дело? — Говорят, что города Ужице и Сараево подверглись бомбардировке, пути разрушены, приходится ехать окольными путями. Опять движемся вперед, по другой дороге. Через день прибываем в город Фочу, Босния.
Выгрузились. Разместились в бывшем монастыре. Мы, как на дне колодца: вокруг — лесистые склоны гор. По моим понятиям, настоящая мышеловка. Не осталось ни одного офицера, кроме Ратко Николича и одного старшины: «Все мобилизованы на фронт!» — поясняют нам. Но где он, этот фронт? Думается, командование задалось целью сохранить наши кадры и вывести нас к грекам. Но… ворвавшиеся из Болгарии немцы заняли город Ниш, Македонию и отрезали нам путь. Итак, идти, ехать некуда, мышеловка захлопнулась! Ни туда, ни сюда…
Через день или два один из местных жителей сообщил, что видел за горой три немецких грузовика, продвигавшихся в нашем направлении. Разведка? Командования рядом не было, и мы, впятером, с карабинами и двумя легкими пулеметами, помчались наперерез. Только заняли подходящую высотку над дорогой и прилегли за пулеметами, как из-за поворота тяжело заурчали машины. Подпустили их вплотную, резанули очередями. Первый грузовик тут же вильнул и с шумом сорвался в пропасть. Второй врезался в скалу, третий — в него. Все произошло быстро. Тихо. Ни урчания машин, ни стонов. Никакого движения: из крытых кузовов никто не выскакивал! Обоз? В обуявшей нас горячке мы скатились вниз. Я рванул дверку кабины. Меня обожгли чужие глаза: в руках немца нож-штык. Он меня ткнул им в грудь, я всадил свой. Так вот, какой он, враг! Почувствовал, что по груди течет что-то горячее, в глазах потемнело…
Позже рассказывали, что, когда меня несли в монастырь, один из друзей сжимал мне рукой рану, из которой хлестала кровь. Я определенно родился в рубашке: фельдшер определил, что штык немногим не дотянул до сердца, выщербив кусочек ребра! Я был горд: немецкий штык оказался не в силах пробить славянскую грудь! Случилось это 14 апреля, а к 17-му я уже был на ногах.
Что толку! Перед строем поручик Николич объявил, что Югославия капитулировала, мы отныне демобилизованы, обязаны сдать оружие и можем разъезжаться по домам. В бессильной злобе мы со всего размаху кидали на кучу наши карабины, стремясь причинить им побольше ущерба, вывести из строя. Оружие, которое мы перед тем так лелеяли, — пусть теперь оно придет в негодность!.. Молча взирал на это поручик, затем повел к сундуку и стал из него выдавать каждому по купюре в 1000 динаров. Таких купюр до тех пор мне видеть не приходилось. Кучу нашего оружия стали охранять двое гражданских старичков с дробовиками.
На следующий день к железнодорожной станции доставили две изрешеченные пулями теплушки. В них — трупы курсантов, которые накануне попытались на свой страх и риск прорваться к грекам. Да, война — не шутка!
В тех, кто хоть чуть удалялся из Фочи, стреляли со склонов. Мы были окружены! Говорят, что то были банды каких-то хорватских националистов-«франковцев». Кто еще такие?
Донесся слух, что еще 10-го хорватский генерал Кватерник объявил независимость Хорватии, что 13-го гитлеровцы вошли в Белград, что правительство, во главе с королем Петром II, прихватив весь золотой запас страны, на нескольких самолетах приземлилось в Афинах. Ну а нам, «стрелочникам», нам всю чашу придется, видимо, испить до дна! «Потерявши голову, по ногам не плачут!»
20-го к монастырю подъехали мотоциклы с колясками. Немцы! В очках, касках, в прорезиненных плащах, в коротких сапогах с широкими голенищами (очень удобно, практично, быстро можно надеть!)… На колясках удобно закреплены легкие пулеметы. Затворы покрыты воронением и не блестят. (А нас, дураков, заставляли надраивать их кирпичным порошком до блеска!) Да-а, в такой экипировке можно воевать!
Без всякого конвоя, в товарняках, нас повезли на север. Кто жил вблизи от этой дороги, сходил с поезда и шел домой. Другим надо было ехать до Белграда. Доехали. У разбитого Белградского вокзала мы были окружены немецкими частями и под конвоем препровождены в казармы королевской гвардии на Дединье. Перед казармами — направленные в нас пулеметы. Итак, вопрос отпал: никакого возвращения домой — мы взяты в плен! Через несколько дней нас отконвоировали в Панчево, на левую сторону Дуная. Впервые я ознакомился с истинным лицом фашизма: раненых, упавших по дороге, чтобы с ними не возиться, приканчивали штыком или пулями! Первая встреча с фашизмом! И не страх, а злоба и желание отомстить стали накапливаться в моем сердце…