Вернувшись на следующий день из села, Джока сообщает, что к 2100 надо подежурить у стены, прилегающей к дороге: Поль хочет перебросить «привет от всей борющейся молодежи, которая любит свою Францию». Ну и хватил! Джока продолжает:
— Он сказал, что верит вам и в ваш успех. Убежден, что придаст вам решительности… Всегда будет помнить о вас, ждать встречи в лучшие времена…
Джока явно растроган. — А еще дал вот этот адрес во Франции. Его двоюродный брат живет недалеко от границы, в городе Домбаль…
Тут же разворачиваем карту. Да, вот он, Домбаль! Рядом с Нанси, как раз на избранном нами направлении. Молодчина!
В назначенный час притаились близ стены с вышкой. Вслушиваемся в тишину. Башенные часы Сааргемюнда начинают отбивать: первый удар, второй… восьмой… И тут послышался шелест летящего предмета, который тут же стукнулся невдалеке от нас. Но что это? — Часовой на вышке вдруг заметался, зажег прожектор, стал шарить им вдоль стены. Потом луч его побежал вдоль наружной ее стороны. Окрик с вышки: «Хальт!.. Хальт!» Короткая очередь.
— Ферфлюкте лумп! — ругается часовой. — Вас ист лос? — спрашивают с соседней вышки. — Какой-то маленький паршивец!.. Я его пугнул, а он такого стрекача дал, ха-ха-ха!..
Пока идут объяснения, улучаем момент, и камень, вокруг которого обернута бумажка, оказался в руках. В комнате, при слабом свете, разобрали каракули: «Я с вами. Чемодан готов. Кураж, бон шанс! (Храбрости, удачи.) Поль».
Итак, все готово, бежим завтра. «Что день грядущий мне готовит?»
Рано утром, 22 августа, мы надеваем под свою униформу цивильное. В специально нашитых карманчиках у каждого из нас по кусочку ваты, бинтик, по флакончику йода, специи от собак… У меня, кроме того, компас и карта. У каждого по малюсенькой сумочке сахарного песку. Мало ли что может случиться, пусть у каждого будет и своя индивидуальная аптечка и «провиант». Перед разводом прощаемся с остающимися товарищами.
Очень трудно и жарко работать в двойной одежде. Как и договорились, приучаем часовых к нашим частым отлучкам в уборную. Делаем вид, что у нас сильный понос. Подобное явление здесь не в редкость. Видеть, как кто-то мучается животом — развлечение и удовольствие для часовых. Перебрасываются плоскими шутками:
— Смотри, вон один опять побежал «работать»! — Да еще как! Будто тысяча чертей за ним гонится!.. — Интересно, чем они так обожрались? — Эй, Франц! Еще один мчится на подмогу! Как бы ты не оглох от их духового дуэта!..
— Точно, Франц! Отойди подальше, а то погибнешь во цвете лет от удушья!.. Ха-ха-ха…
Шутки и насмешки вскоре приедаются, часовые постепенно привыкают и перестают обращать внимание на наши частые «экскурсии». Ими овладевает привычная скука…
Привезли обед. Получив баланду первыми, отходим, ставим котелки на землю и по одному, придерживая животы и скорчившись, трусим к уборной. Как только вал скрывает меня от глаз часового, быстренько сбрасываю униформу. Поднимаю глаза и… холодок пробегает по телу: передо мной двое незнакомых гражданских! Тьфу ты! — Это же преобразившиеся Михайло и Николай!.. Униформы сваливаем на одну кучу. Эх, жаль моей хорошей шинели! Кучу обрызгиваем вонючим снадобьем, посыпаем смесью перца и табака. Протираем этими же средствами свои подметки. Взмах! и мы на другой стороне каменной стены. Вокруг никого. Вперед, каждая секунда дорога! Вбегаем в лесок. Скаутский «индейский шаг» — пятьдесят бегом, пятьдесят шагом: экономный и быстрый режим продвижения. Главное, чтобы след в след. На это сейчас все наше внимание, хоть и хотелось мчать, лишь бы вперед да подальше… Километра через два капаем в наши следы, присыпаем порошком и опять вперед… Останавливались раз пять, чтобы обработать следы, пока не израсходовали все наши химикалии. Продвигались по разработанному плану: на север, затем на запад, потом на юг, туда, где должен быть Ремельфинген… Часа через три увидели шпиль знакомой колокольни…
Спутники маскируются в кустах на опушке, а я, подходя к селу, прикладываю к щеке платок, будто страдаю зубной болью, и этим частично скрываю лицо. Свернул в улицу, где дом Жерома. Только постучал в дверь, как из-за поворота заслышался скрип телег. Приближаются наши, с конвоиром! Вдруг не сумеют скрыть удивления, увидев меня! Куда деться? И тут приоткрывается дверь, высовывается чья-то рука и меня втягивают внутрь. Дверь захлопывается за моей спиной. Передо мной — женщина! Лицо ее смертельно бледное, по лицу текут слезы… Догадываюсь: мать Жерома!
— Присядьте на пол, чтобы через окно не увидели! — А где Жером? — Алекс! — появляется он и бросается ко мне. Слезы. То ли от радости, то ли от страха. Скорее от всего этого… Только сейчас соображаю, что ведь я их подверг смертельной опасности…