— Вот этот.
Через несколько минут, с удовлетворением оглядев приятеля, она произнесла:
— Похож на преуспевающего бизнесмена, только причёска как у молодого бандита, — а затем, нахлобучив ему на голову шляпу, и теперь окончательно довольная его видом, продолжила: — Поторопись, у нас всего полтора часа до закрытия магазинов.
В оставшееся время на карточку Адама Карловича парочка приобрела телевизор, фотоаппаратуру и другие полезные вещи, тем более, что подпись Адама Карловича подделать было легко: не зная английского языка, он поставил на карточке какую-то загогулину.
Уже была ночь, когда Адам Карлович добрался до своей квартиры. Как ни странно, жена ещё не ложилась спать. Ждала ли она мужа или были другие причины — неважно, но это оказалось очень кстати. В отличие от Адама Карловича она успешно вписалась в американский образ жизни, как входит нога в удачно купленный тёплый ботинок. По расстроенному лицу мужа она сообразила, что приключилось что-то неприятное. Спокойно, без лишних слов, как всегда в трудные минуты жизни, она набрала аварийный номер телефона и приостановила действие карточки, а затем, сняв очки и глядя на мужа лучистыми близорукими глазами, сказала так:
— Адам Карлович, — она всегда называла мужа по имени и отчеству при обсуждении серьёзных вопросов, — Адам Карлович, я думаю, что тебе не под силу заниматься благотворительным фондом, — она помолчала немного и продолжила: — Григорий Самойлович понял бы это, если бы жил. Нужно знать язык, водить машину, тогда не пришлось бы мотаться по ночному Нью-Йорку; и нельзя же бесконечно эксплуатировать Петра Сергеевича. Моё мнение: передай деньги Григория Самойловича благотворительной организации, с которой у тебя наладился контакт.
Адам Карлович так и сделал, и деньги Григория Самойловича соединились с безбрежным океаном денежных знаков, которые безостановочно путешествуют по нашей грешной земле.
XV. Эпилог
Странный я человек: смотрю на себя со стороны, как будто сижу в кинотеатре. Какая-то тень, носящая моё имя, движется на белом экране, а я на неё смотрю. Только боль возвращает к действительности. Но боль проходит — и я снова в кинозале.
Познакомился Пётр Сергеевич с Григорием Самойловичем, когда ещё жила Нина Ивановна. Как-то Петра Сергеевича с женой пригласила в гости госпожа Готлиб. Они застали у неё ещё одну супружескую пару, и знакомство состоялось. Госпожа Готлиб всегда красиво сервировала стол и умело комплектовала гостей: по степени интеллигентности, по происхождению и многим другим, только ей известным признакам. Поэтому люди, которые собирались за её столом, всегда находили общий язык. В тот вечер все очень хвалили хозяйку, а Петру Сергеевичу стало обидно, и он пожаловался на свою жену:
— Во всём мире тарелки моют после еды, а у нас, — вынув из посудного шкафа перед обедом, — и с некоторой запальчивостью добавил: — Другой муж давно бы ушёл.
На это Нина Ивановна с весёлой улыбкой сказала так:
— А может быть, ваша жена специально так делает?
Городок был небольшой, и Пётр Сергеевич, гуляя в свободные от работы часы, часто встречал Григория Самойловича, который при встрече всегда спрашивал:
— Как ваше здоровье и мировозрение?
На что Пётр Сергеевич всегда отвечал:
— Мировозрение прежнее, а здоровье по возрасту.
Григорий Самойлович был единственный человек, который не позволял себе фамильярности по отношению к Петру Сергеевичу и, вообще, ко всем другим. Встречаясь с Петром Сергеевичем, он обязательно протягивал для пожатия мягкую старческую руку и, прощаясь, повторял этот ритуал. Однажды Пётр Сергеевич, протянув ему руку, наткнулся на острый окаменевший ноготь и поранил палец.
Они часто разговаривали о литературе, но Григорий Самойлович всегда имел противоположное мнение и затягивал Петра Сергеевича в тяжёлый разговор, как в тёмную трубу, а когда тот вылезал из неё на свет Божий с другого конца, то чувствовал себя усталым.
— Никакой вы не поэт, — говорил Григорий Самойлович. — Поэт всегда думает о поэзии, говорит только о ней.
— Вы правы, баскетболом я интересуюсь больше, — смеялся Пётр Сергеевич и называл известных людей, которые в частном порядке хвалили его стихи. На это Григорий Самойлович отвечал: