IV
В подростковом возрасте я бредил моторами. Они мне даже снились. Другим мальчикам снился удивительный мир, населённый прекрасными девушками, которые ласкали и целовали их. Правда, пробудившись, мои сверстники попадали в другой мир — мокрый и неприятный. А мне снились поршневые двигатели — двухтактные и четырёхтактные; и в свободное время я пропадал в автоклубе, где в нашем распоряжении были два стареньких мотоцикла марки Харли-Дэвидсон, а нашим кумиром был шестикратный чемпион СССР Евгений Грингаут, который установил абсолютный рекорд скорости — 172 км/час. Уже значительно позже нам прислали несколько кроссовых мотоциклов с коляской выпуска Ижевского завода.
Моё увлечение было удивительным для окружающих и для меня самого. Дело в том, что мы жили в большом, пятиэтажном доме, стоящем на пересечении двух улиц. Эти улицы были названы в честь знаменитых советских лётчиков Валерия Чкалова и Полины Осипенко. Так вот, когда мне исполнилось четыре года и я только выучился читать, нас посетила одна из моих многочисленных киевских тётушек. Она задала мне стандартный вопрос, который обычно задают детям: «Кем ты будешь, когда вырастешь?» Тётушка была уверена, что я скажу — лётчиком, поскольку мы жили на пересечении улиц, названных в честь прославленных покорителей воздушных трасс. Но я твёрдо ответил: «Писателем». Однако выполнение этого утверждения я отложил на несколько десятков лет, а пока что занялся моторами. Но даже сейчас, когда я пишу рассказ или объёмную повесть, у меня возникает нетерпение, какое бывает у беременной женщины, то есть желание поскорее разрешиться от бремени, покрыть положенный литературный путь с максимальной скоростью. Приходится контролировать себя, сдерживать это нетерпение, потому что природа установила определённые сроки, и преждевременные роды могут оказаться пагубными для ребёнка.
Если оглянуться назад, то можно утверждать, что увлечение моё не началось на ровном месте. Сразу, как я провозгласил себя писателем, родители купили мне трёхколёсный велосипед. Они справедливо полагали, что теперь мне положено собственное транспортное средство. Я гонял на этом велосипеде вокруг цветочной клумбы, похожей на сплюснутый с боков огромный эллипс. Он помещался на Театральной площади возле оперного театра. Возможно, именно тогда возникла некая раздвоенность моей личности, и меня, как человека, попавшего в толпу после футбольного матча, всю жизнь несло из одной стороны в другую, то есть от литературы к технике и обратно. Позже, когда я подрос, на улицах города появился мотовелосипед «Киевлянин». Он казался мне чудом — этакая изящная стрекоза со стрекочущим мотором. Мой сосед, владелец этого чуда, вызывал законную зависть. Иногда он позволял мне покататься на нём. Самое сильное потрясение в тот период я испытал, когда увидел человека, который катил по декабрьскому снегу правой рукой один мотовелосипед «Киевлянин», а левой рукой — другой. Министерство финансов проводило денежную реформу, и трудящимся Советского Союза были даны три дня, чтобы обменять старые деньги на новые. Чтобы спасти свои денежные запасы, этот человек вложил их в «движимость».
Мы сидели в рабочей столовой недалеко от нашего автоклуба. Ребята отмечали присвоение мне 2-го спортивного разряда по мотогонкам по пересечённой местности. Саша Овечкин, мой товарищ и опекун, налил мне полстакана водки. Ребята было засомневались — я был ещё мал, но Саша сказал, что сегодня случай особый. Наряду с чемпионом Евгением Грингаутом, Саша был другим моим кумиром, потому что считался восходящей звездой нашего автоклуба. На нём живого места не было — весь в переломах и шрамах, как старый, поседевший в битвах наполеоновский солдат. Он только возобновил тренировки после почти годичного перерыва, потому что у него были сломаны ключица и правая нога.