Еще позавчера Шурики звонили из Америки, напуганные сообщениями о ежедневных взрывах, и спрашивали, не хочу ли я отправить к ним детей; и я им говорил, что на самом деле еще не очень плохо, меня вот еще не забрили… «Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие…» А вот начала анекдота не помню…
Ладно, ближе к делу. Война – недели на две, наверно, не меньше… Взять чистых подштанников побольше… О, черт… (следует непереводимая игра выражений на всех трех доступных языках). Всю стирку отвез маме только вчера… И что же, сейчас позвонить и сказать: «Да, между прочим, меня тут слегка мобилизовали… мои трусы еще не выстираны?» Всё, бегу покупать…
И никаких автобусов. Еду на машине прямо в часть… В тот единственный раз, когда послушался приказа и добирался до Рамаллы на перекладных, проклял все на свете… война, господа, дело серьезное… я уже не мальчик с одним рюкзаком…
…Чего поесть дня на два, а то не покормят же, заняты делами поважнее… А что в моем пасхальном холодильнике? Котлеты мамины средней степени кошерности… хлеб… пиво… Что другие евреи скажут, когда их поведет на запах котлет?.. Будем волноваться поэтапно.
…Стетоскоп, батареек побольше… а то когда еще откроют склады, и буду я интубировать пальцем… шалишь… детектив толстый, страниц на семьсот… погоны, погоны мои капитанские… нигде нет, ну и черт с ними, до следующего раза… форма полевая… хорошо, что спер в прошлый заход, почти новая… ботинки туристские… не пойду же в сапогах их дурацких… ноги не казенные…
Готово…
Главное все-таки маме не проговориться…
Сидим под холодным дождем в палаточном лагере между Афулой и Дженином. Из Дженина доносятся звуки артиллерийской канонады, и видно, как висят над городом осветительные бомбы.
Бульдозеры выровняли площадку под лагерь, содрав с весеннего лужка верхний слой почвы с травой и всеми обитателями, в результате чего образовалась грязь по уши. Метрах в трехстах от нас – какая-то мерзкая палестинская деревня, из которой, по общему мнению, ночью поползут гости с кривыми ножами.
Лагерь окольцован колючкой, периметр держат ребята из мотопехоты танковых войск. Это гусары еще те: в военное время они должны нестись на мотоциклах с коляской и открытых джипах с пулеметами поперед танков в пекло и выкуривать гранатометчиков; но ночью мне все равно поплохело, когда я увидел, как в нарушение всех существующих приказов мои фельдшера, укладываясь спать, примкнули магазины к автоматам, на всякий случай. Даже щелканье проверяемых предохранителей не очень обнадеживало. Я очень живо представил себе, что вот встаю я ночью по… м-м-м… встретившейся надобности, спотыкаюсь об какой-нибудь предмет медицинского обихода и… После этого примкнул магазин к собственной М16, положил ее на соседний снарядный ящик с перевязочным материалом и завалился спать.
Мои медики (фельдшера), резервисты, коренные израильтяне, – очень симпатичные ребята, лет им по тридцать с копейками. Один – директор маленькой компьютерной фирмы в Тель-Авиве, другой – хозяин сети магазинов фешенебельной мебели, только что объявивший о своем банкротстве. Что, впрочем, не помешало ему отправиться в субботний поход на джипе по пустыне Негев, где его и застала повестка. То есть у него с трусами еще хуже моего.
Оба они срочную служили уже давно, все их медицинские навыки завяли к чертям собачьим… чем они занимались в свои ежегодные заходы на резервную службу – непонятно… По крайней мере, мой третий боец только что отслужил ротным фельдшером в одной из элитных пехотных бригад, и тут я спокоен…
Приятной неожиданностью оказалось, что вся компания разделяет одинаковые политические взгляды, а ведь могло быть иначе. Проводил я как-то уик-энд на форпосте пограничной полиции в городе Хевроне, и один из моих фельдшеров был активистом крайне левой партии «Мерец», а другой – махровым правым экстремистом, почитателем покойных уже к тому времени рава Кахане и Баруха Гольдштейна. Политические разногласия не мешали им тянуть упряжку вместе, но вот по ночам они забирались на второй этаж нар и с пеной у рта решали судьбы Израиля часами… Еще одна ночь – и я бы порешил их обоих… но тут меня перебросили еще куда-то, и все обошлось.
На сей раз мы все, обитающие в медицинской палатке, оказались умеренно левыми; все мы в свое время голосовали за Рабина и потом – против Нетаньяху, все понимали ультимативную тщету военных операций, что не мешало нам тоже всем вместе испытывать не очень рациональное, но искреннее желание размазать всех их по стенке…