И как бы не изощрялись господин К. и авторы ряда материалов, посвящённых его отстранению от работы в фонде, факты остаются фактами. Никакой изворотливостью не скроешь то, за что и был господин К., хоть и с опозданием, но совершенно справедливо отстранён от должности».
Депутаты не могли мириться с таким положением и своим решением освободили К. от должности, но в своих многочисленных публичных выступлениях он объяснил своё увольнение тем, что «депутаты не знают, что они не знают, что такое рынок, экономические реформы» и т. п., но ни слова о том, за что его действительно выгнали из фонда.
Кстати, когда в январе 1992 года встал вопрос о новом председателе фонда, то мне предложили эту должность, но я скромно отказался, решив, что без экономического образования не справлюсь с этой работой. Однако дальнейшие события и новые председатели — а их было несколько — показали, что лучше бы я дал согласие. Я бы не допустил разграбления области — имею в виду прежде всего «Архбум» — под видом приватизации.
Являясь депутатом, старался поддерживать дружеские связи с представителями средств массовой информации, например с корреспондентом газеты «Правда Севера» (он же завотделом) Виктором Павловичем Насонкиным, с которым дружил ещё со времён М. М. Коверзнева, и с Николаем Прокопьевичем Голицыным — журналистом Архангельского радио. С ним мы познакомились и стали хорошими приятелями в облсовете, он тоже депутатствовал. Эти люди были широко известны и популярны, но получали нищенскую зарплату и выглядели вечно измотанными и усталыми, так как работали с утра до ночи.
К сожалению, вскоре после окончания моего депутатства оба они ушли из жизни. Помню, как в январе 1992 года Голицын пришёл ко мне в отдел ООП (я ещё совмещал службу в милиции с депутатством) и неожиданно для меня стал жаловаться на судьбу, на гонения на работе из-за депутатства и из-за его позиции как депутата. Я был этим всем очень удивлен, так как считал, что для каждой «конторы» депутат из своего коллектива что-то да значит. Открылось, что это далеко не так, потом и моё депутатство подтвердило это, хотя, казалось, я использовал любую возможность, чтобы хоть как-то помочь УВД в решении проблем, в основном материального плана. Нищета милиции к этому времени достигла своей «вершины».
В 1992 году чуть ли не полгода я работал над планом усиления борьбы с преступностью в области. Решил его сделать, в отличие от подобных планов, наполненным материальным содержанием, то есть все запланированные мероприятия подкрепить конкретными цифрами в рублях, штуках и т. д. Для этого я несколько месяцев уламывал финансовую службу администрации области и руководителей всех областных отраслевых ведомств по деньгам и прочему. В январе 1993 года план был готов, завизирован — без исключения каких-либо пунктов — задействованными в нем ведомствами, службами областной администрации и её главой П. Н. Балакшиным. И, несмотря на это, январская сессия этот план провалила — проголосовала против, потому что, видишь ли, у области есть более важные проблемы, на которые стоит тратить бюджетные деньги. Правда, через пару месяцев я все-таки в закулисной возне уговорил многих депутатов проголосовать за план, что и было сделано на очередной сессии.
Но обстановка в стране и в области продолжала ухудшаться по всем направлениям, одновременно грянул кризис депутатских Советов в результате преднамеренного развала органов власти Ельциным и его шайкой, а это способствовало тому, что все, кто подписался под планом, тут же быстренько «забыли» об этом. А главной причиной его невыполнения явилось то, что руководство УВД во главе с Охрименко решили, что теперь манна небесная посыплется на них сама по себе. Они забыли про канцелярскую мудрость, что «к каждой бумаге надо приделать ноги».
На этом очередное «усиление борьбы» с преступностью и закончилось.
24 февраля 1993 года я был в кабинете Гуськова с какими-то бумагами, а когда все вопросы решили, он вдруг заговорил об Охрименко, о том, что ему дают 2-ю группу инвалидности после очередного инфаркта и, видимо, он больше не сможет работать. И вдруг неожиданно спросил меня, как я смотрю, если меня будут рекомендовать на должность начальника УВД вместо Охрименко. Я полушутя ответил: «Если партия прикажет, то я выполню приказ и с должностью справлюсь». На этом наш разговор закончился. На следующий день Гуськов со мною поздоровался как-то подчёркнуто вежливо, но промолчал. Больше к разговору о должности начальника УВД мы не возвращались. Охрименко продолжал работать. Но в последующие дни несколько человек, в том числе из УКГБ, а также начальник Пинежского РОВД позвонили мне и поздравили с назначением на должность начальника УВД. Я был ошарашен, но категорически отказался принимать поздравления, так как понял, что за моей спиной идёт какая-то непонятная мне то ли игра, то ли борьба между какими-то номенклатурными группами.