До посёлка Пинега мы добрались на автомашине Паши, а далее на моторке нас повёз местный житель по имени Володя, по возрасту старше меня. И хотя лодка шла быстро, огромное количество песчаных кос заставляло постоянно петлять, поэтому 50 километров по карте превратились на самом деле в добрую сотню. Через четыре часа мы были на месте, но я его не узнал, так как за почти двадцать прошедших лет со дня моего первого посещения береговая линия стала совсем иной.
Вечерело, и мы решили свои поиски целестина начать утром. Остановились в рыбацкой избе. Ужин не обошёлся без бутылочки, и тут во время беседы проводник Володя рассказал, что это уже вторая его проводка в Вихтово искателей камней, что первый раз он доставлял сюда четырёх человек на почтовой амфибии, когда работал почтальоном и развозил по деревням почту по реке, и что было это лет пятнадцать-двадцать тому назад. Он упомянул, что один из тех четырёх был очень похож на меня. И только тут до меня дошло, что Володя рассказывал о нашей группе (Тарасик, Лобанов, Герасимов и я), когда в 80-е годы он помогал нам по воде добраться в Вихтово. Только теперь я понял, почему всю поездку на моторке меня не покидало ощущение, что этого человека я где-то встречал.
Эта поездка была не очень удачной, целестина мы нашли немного, но мне повезло с камнем весом 5–7 килограммов, на котором отлично сохранились и объёмные отпечатки различных моллюсков, и сами окаменевшие много сотен миллионов лет назад такие же моллюски. Причём на этом камне я насчитал их семь видов, а это бывает чрезвычайно редко. На него я случайно наткнулся метрах в двадцати от избушки, где мы ночевали, и он представляет ценный экспонат в моем Музее камня.
Когда из Вихтова мы вернулись в посёлок, Паша дистанционно включил зажигание машины, оставленной у дома Николая, сысоевского знакомого (Николай и свёл нас с проводником Володей). Подойдя к дому, мы застали Николая бегающим вокруг машины и не знающим, как к ней подступиться. Оказывается, он не ведал, что двигатели некоторых марок автомашин можно включать и выключать на расстоянии. И когда у Пашиной машины вдруг, ни с того ни с сего, заработал двигатель, Николай перепугался, думая, что это случилось в результате какой-то неисправности. Вот и бегал вокруг неё, не зная, что делать, чтобы остановить мотор. Хорошо, что не успел предпринять никаких конкретных действий.
Вспоминаю ещё один из наших походов на байдарках по речке Сояне, а затем и по Кулою. В селе Сояна (как и речка) природа устроила нам небесное представление. Село полосой расположено на высоком берегу протекающей широкой излучиной (чуть ли не 360 градусов) реки. А с берега, как из театральной ложи, видна чарующая панорама: леса, горы и потрясающе красивые отдельные облака — белоснежные на фоне других, угольно-чёрных, — на глазах меняющие свои очертания, а между ними то и дело сверкание огромных, от неба до земли, молний. И всё это — поверь, читатель, — под лучами вечернего солнца! Такого масштабного и мощного представления я ни до, ни после никогда не видел.
Забавный случай произошёл в этом же селе чуть позже, когда один из местных парней по имени Валера, находясь в подпитии, добровольно взялся нам помогать — разгрузить байдарки и устроить их на ночь, а потом повёл нас к себе на ужин и на ночлег. Во время застольной беседы он вдруг спросил: «А знаете, кем я работаю?» Тарасик и ляпнул самое абсурдное, что ему пришло в голову: «Воспитателем детсада». Парень вытаращил на нас глаза: «А откуда вы знаете?!» Тут пришлось нам таращить глаза. Оказалось, Валера действительно работал воспитателем в сельском детском садике. Это был единственный на всю область, а может быть, и на всю страну детсадовский воспитатель мужеского полу. И Тарасик, рассчитывая на смех по поводу своего абсурдного ответа, попал в десятку. Но более нелепого — по виду и состоянию — воспитателя детского сада, наверное, не было во всём мире.
Другое своё байдарочное путешествие мы с друзьями-коллегами пытались предпринять по речке Кене (начинается из Кен-озера), далее по реке Онеге до знаменитых онежских порогов. Но Кена в самом её начале оказалась маленькой речушкой, по которой невозможно было пройти на байдарке. Зато на берегу Кенозера, у устья Кены, мы обнаружили рыбацкую избу, в которой и заночевали. Вот тут-то мы и насмотрелись на крокодильи челюсти щук, выловленных кем-то в озере: на стенах избы висело множество щучьих голов с разинутыми челюстями, усыпанными огромными зубами. Размер каждой щучьей пасти был таков, что, казалось, голова любого человека свободно могла бы там вместиться. Трудно было поверить, что эти морды когда-то принадлежали живым щукам. Но мы убедились в этом, когда отсутствовавший в избе часа полтора Володя Лобанов вернулся с огромной только что выловленной из реки щукой. Её морда, хоть и была меньше тех, что висели на стенах, выглядела не менее устрашающе.