Весной мне удалось опередить очень многих желающих и попасть на такие курсы, кстати, вместе с Нодари Партия, с которым я прослужил все эти годы и с которым сдружился. Он обслуживал стартовый стол. Курсы я закончил с трудом, так как было очень сложно, не обладая специальным образованием, осваивать профессию электрика-бортовика ракеты, «нафаршированной» электрикой и электроникой. Некоторые вещи я просто не в состоянии был понять без азов, а их не преподавали, исходя из того, что мы основы уже должны были знать, а откуда и каким образом — никого не интересовало.
В части нами командовали офицеры двух категорий. Одна — это люди, прошедшие Великую Отечественную войну, они имели настоящие боевые награды и всё расценивали с точки зрения условий фронтовой обстановки. Вторая — а их была большая часть среди офицеров — молоденькие лейтенанты, только что закончившие средние военные училища, по лицам и поведению которых можно было видеть, что они недалеко ушли от нас в своих знаниях о ракетной технике.
Эти категории офицеров резко отличались друг от друга. Молодые — какие-то равнодушные; если и заботились о чём-то и ком-то, то только для себя и о себе, но с солдатами всё же пытались дружить. Фронтовики-офицеры, наоборот, были очень строги, держали дистанцию между собой и солдатами, не позволяли никакого панибратства и в то же время были честны и порядочны. Мне как-то на день рождения мать прислала посылку. А солдатам посылки вручались только через командира, который обязан был проверить их на наличие спиртного, так как пьянство в части исключалось полностью. В посылке была бутылка натурального грузинского вина «Саперави», как оказалось, любимого вина командира стартовой группы Потапова. Ничто не мешало ему просто присвоить эту бутылку, тем более что такие бутылки разбивались, а вино просто выливалось в канаву. Но Потапов пришёл ко мне спросить разрешения на эту бутылку, а на другой день привёз мне из города в порядке компенсации огромный торт, которого хватило на весь наш взвод стартовиков. Это, конечно, легковесный пример честности офицера-фронто-вика, но командир из молодых, мне кажется, так бы не поступил никогда.
Из офицеров дружеские отношения сложились у меня с военным врачом по фамилии Зверев по прозвищу Зверюшкин. Я как-то с гриппом попал в санчасть на несколько дней и увидел на столе у Зверюшкина в рассыпанном состоянии ручной эспандер, которым при медосмотрах солдаты кистью одной руки должны были выжать килограммы, чем больше — тем лучше. У Зверюшкина другого эспандера не было, и я вызвался отремонтировать его. С работой справился, правда, все солдаты стали на двадцать килограммов сильнее, но врач это вычислил и просто не стал эту прибавку учитывать.
С тех пор вся медтехника была на мне в смысле её ремонта. Я запросто в свободное время приходил к Зверюшкину в санчасть, и мы за чаем болтали о чём угодно, и даже раза два в связи с большими ремонтными работами он укладывал меня в санчасть на несколько дней. Кстати, во время одного такого «лечения» я сказал Зверюшкину, что мне предстоит медкомиссия в связи с зачислением на курсы младших лейтенантов, и он, зная о моём дальтонизме (плохо различаю красный, зелёный и коричневый цвета), дал мне книжку с цветными таблицами, которыми пользовались врачи-окулисты для выявления этого врождённого свойства зрения. За пару дней я вызубрил наизусть все картинки, изображённые в таблицах, и легко прошёл медкомиссию по зрению, как и в дальнейшем все медкомиссии, по поводу чего бы я их ни проходил, в том числе и в связи с получением прав на вождение автомобиля.
После установки в шахты боевых ракет, о чём нам официально было сообщено, начались боевые дежурства. Была ли ракета боевой, по её внешнему виду выяснить было невозможно, так как в шахте она всегда стояла с конусообразной головкой. Но есть там заряд или нет, мы не знали. Наши дежурства заключались в том, что посменно, через две на третью неделю, нас — стартовые группы — закрывали под землёй, и мы неделю безвылазно несли дежурство, готовые в любой момент по радиосигналу запустить ракету. Наши ракеты имели маркировку 8К63, обладали дальностью полёта до 5000 километров, и под прицелом, как нам по секрету говорили офицеры, мы держали промышленные районы ФРГ.
Самыми засекреченными в нашем дивизионе были «целевики» — так мы называли личный состав расчётного взвода. Они занимались вычислением параметров дальности и угла полёта ракеты в зависимости от цели, которая доводилась до них в зашифрованном виде.