– Положил на место…
– Когда?
– Сразу после того, как вы приходили. Отнёс и опять бросил в сундук.
– Та-ак… Может быть, ты объяснишь, зачем брал чужую вещь? Хотя бы кулацкую, но – чужую. Зачем?
Понимая, что виноват, я тихо произнёс:
– Примерить захотелось. На палец надел, хотел снять – не слезает. Вот и…
– Только примерить?
– Честное слово! Я же не прятал его, все видели. Неужели вы мне не верите?
– Верю…
И, как всегда помолчав, подумав, Яков Фёдорович неторопливо заговорил:
– Запомни, Митя: ты ещё молод, восемнадцати нет. Может быть, тебе предстоит долгие годы работать в ЧК. А работать в органах надо с чистыми руками. Наша работа тяжёлая, для слабохарактерных и малоустойчивых людей не подходит. Она таит в себе массу соблазнов. Разве не так?
– Конечно, так! Я знаю…
– Знаешь, а грошовое колечко взял. Может быть, не стоит и разговаривать о таком пустяке? Подумаешь – перстенёк! Нет, надо разговаривать. Не сказать тебе о том, к чему может привести такой перстенёк, я не имею права. Пойми, дело не в цене, а в самом факте: ты, не имея на то ни малейшего права, без спроса и разрешения взял чужую вещь. Могли ли твои товарищи не заметить этого и по-чекистски строго не осудить тебя? Нет, не могли. Мог ли я, твой старший товарищ и непосредственный начальник, который в первую очередь отвечает за тебя перед партией, оставить без внимания этот случай? Ни в коем разе! Потому что плохое в человеке всегда начинается с мелочи, с пустяка. Один раз нарушил законы партийной этики и морали, другой, а там и покатился в пропасть.
Он говорил ещё долго, и каждая высказанная им мысль глубоко западала мне в душу. Говорил о том, что чекистам многое дано, зато с них и много спрашивается. Что партия верит нам, защищает нас от нападок врагов и недоброжелателей. А на доверие и защиту мы должны отвечать партии и народу безукоризненно честным революционным трудом.
И после короткой паузы:
– Ты меня понял, Митя? Ты запомнишь мои слова?
Чувствуя, как горло перехватило спазмой, а глаза стали влажными от благодарности за все услышанное, я только молча кивнул головой. Яков Фёдорович быстро встал со стула, подошёл к окну.
– Иди и работай, – услышал я его тихий голос. – Писать приказ не надо, сам разберусь, кто виноват в присвоении чужого. А разговор этот пускай останется между нами.
С тех пор прошло очень много лет, но образ Якова Фёдоровича Янкина и сегодня как живой стоит у меня перед глазами. Я многим обязан ему.
ГОРЯЧЕЕ СЕРДЦЕ
Жизнь продолжала ставить перед работниками чекистских органов новые, все более трудные задачи, требовавшие и государственного подхода к ним, и государственного решения.
Одной из таких первостепенной важности проблем была борьба с детской беспризорностью, этим тягчайшим последствием империалистической и гражданской войн, страшной послевоенной разрухи.
В стране насчитывалось не менее четырех миллионов детей-сирот, не только потерявших родителей, но и оставшихся без крова, одежды и пищи, без присмотра и ухода старших. Эта армия обездоленных продолжала расти. Их родители умирали во время эпидемий тифа, неурожаев в Поволжье и на Украине. Оборванные, вечно грязные, истощённые и больные, беспризорники скитались по городам и сёлам, ютились в подъездах, подвалах и на чердаках домов, под мостами и в копнах сена на полях. Случайную пищу они добывали попрошайничеством и воровством, а развлекались то азартными карточными играми, то драками.
Летом ребята ещё кое-как обходились: и переспать можно было где-нибудь в тёплую летнюю ночь, и выпросить, а то и стащить кусок хлеба на рынке у зазевавшейся торговки.
Но приходила зима. От мороза маленьким оборвышам некуда было деться.
С наступлением осенних холодов чумазые стайки невольных кочевников уезжали из городов средней полосы на буферах и крышах вагонов. Отправлялись за тысячи километров к югу – к берегам благодатного Чёрного моря.
Обессилев или задремав в пути, они срывались со случайных насестов и падали на рельсы, под колёса поездов. Замерзали на крышах и в открытых тамбурах товарных составов. Почти на каждой станции, с каждого поезда железнодорожники и путейские чекисты снимали скрюченные трупики погибших ребятишек…
А кем вырастут те, что останутся в живых?
Грабители и воры, «паханы» и «урки» преступного уголовного мира сколачивали из них, обозлённых мальчишек, шайки налётчиков, «домушников», «фармазонов». Содержательницы подпольных домов терпимости прибирали к рукам и превращали в проституток десятки и сотни девчонок-беспризорниц. Пробиравшиеся из-за границы шпионы тоже не прочь были завербовать смышлёных и послушных беспризорников. Оставался у подрастающих ребят, если не принять срочных мер, один путь: путь преступлений или прямой измены делу рабочего класса.
Чекистам часто приходилось сталкиваться с ними. Начнёшь допрашивать такого беспризорника и видишь, как постепенно, шаг за шагом, втягивали его в свой преступный омут отпетые главари воровских и грабительских шаек: сначала – мелкие поручения, потом – воровство, а там и ночной грабёж, и убийство.
Делалось это под разудалый разгул в притонах и воровских «малинах», где прожжённая шантрапа напропалую хвалилась друг перед другом своими похождениями и храбростью. Ну как мальчонке не восхищаться таким «паханом», не завидовать ему, не стараться во всем подражать «урке», грабить и воровать так же, как он?
Сердце сжималось от боли, слушая, как похожий на старика мальчишка, дымя подобранным на тротуаре окурком, с залихватски-независимой удалью короб за коробом высыпает перед тобой историю своих похождений. Нет, сообщников своих он не выдаст, как ни допрашивай, главаря шайки не назовёт: назови – завтра его найдут и прирежут. Мальчишка любую вину готов взять на себя, только бы не выдать своих.
Где же выход?
Нашёл его председатель ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский.
И вместе с Дзержинским на битву за маленьких обездоленных, за обиженных жизнью детей поднялись все чекисты страны.
Известно, как беспредельно любил этот человек детишек.
Ещё до революции, находясь в царской тюрьме, Феликс Эдмундович писал своей сестре: «Не знаю, почему я люблю детей так, как никого другого…»
Этим же чувством проникнуто и другое его письмо, датированное 1902 годом: «Я встречал… детей с глазами и речью людей старых, – о, это ужасно!»
Но в проклятое дореволюционное время бесправия и произвола Ф.Э.Дзержинский ничего не мог сделать для маленьких страдальцев.
Зато как ярко расцвела, какие блистательные результаты дала горячая любовь железного Феликса к детям после Великого Октября! В беседе с народным комиссаром просвещения А.В.Луначарским Феликс Эдмундович сказал, что он хотел бы стать во главе комиссии по улучшению жизни детей и включить в практическую работу этой комиссии весь аппарат ВЧК.
– Во-первых, – развивал он свою мысль, – это ужасное бедствие, тут надо прямо-таки броситься, словно к утопающим, на помощь. А во-вторых, я думаю, что наш аппарат работает наиболее чётко. Его разветвления есть повсюду, с ним считаются. Его побаиваются. А между тем даже в таком деле, как спасение и снабжение детей, встречаются халатность и хищничество. Мы переходим к мирному строительству. И я думаю: отчего не использовать наш боевой аппарат для борьбы с такой бедой, как беспризорность?
Мысли, высказываемые Ф.Э.Дзержинским, были поддержаны и Народным комиссариатом просвещения, и Центральным Комитетом РКП(б), и лично Владимиром Ильичем Лениным. Суровая и беспощадная к врагам революции Чрезвычайная Комиссия протянула беспризорным детишкам свои по-матерински заботливые и ласковые руки.
21 января 1921 года ВЧК разослала всем Чрезвычайным Комиссиям на местах циркулярное письмо о принятии срочных мер по улучшению жизни детей. В нем Феликс Эдмундович писал: «…Сейчас пришло время, когда, вздохнув легче на внешних фронтах, Советская власть может со всей энергией взяться и за это дело, обратить внимание в первую очередь на заботу о детях, этой будущей нашей опоре коммунистического строя. И чрезвычайные комиссии… органы диктатуры пролетариата, не могут остаться в стороне от этой заботы, и они должны помочь всем, чем могут, Советской власти в её работе по охране и снабжению детей. Для этой цели, чтобы втянуть аппараты ЧК, Президиум ВЦИК назначил меня председателем упомянутой комиссии при ВЦИК по улучшению жизни детей. Пусть это будет указанием и сигналом для всех чрезвычайных комиссий…»