– Того недотёпу-надзирателя я приметил раньше, – пояснил Афанасий. – Другой полушалок ни за что бы не пропустил в камеру. Пришлось подметить, в какие дни он дежурит. Зато и получил, как по почте: в самые руки.
Он даже посмеивался, этот негодяй, предвкушая, какая суровая кара ожидает невнимательного надзирателя. А следователю сказал, сокрушённо покачав головой:
– Спета моя песенка, отгулял на этом свете. Одного остаётся ждать: скорей бы конец…
И конец наступил. Суд приговорил закоренелого, неисправимого, социально опасного бандита, главаря преступной шайки Афанасия Сахарова к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор этот, как ни странно, он встретил не только спокойно, а словно бы с удовлетворением: пожил, погулял в своё удовольствие, пора и честь знать.
О возможности побега давно уже никто не думал. Какой может быть побег, если осталось вывезти преступника за город и привести приговор в исполнение? Не думал о побеге и комендант ЧК Сергей Артамонов, когда тёмной осенней ночью снаряжал бандита в последний путь. Всю дорогу грабитель молчал. Только когда добрались до места, Сахаров попросил:
– Будь человеком, развяжи руки: хочу перед смертью помолиться, у бога прощения попросить.
Вот тут-то и произошла непоправимая ошибка. Покорное, обречённое спокойствие бандита усыпило бдительность Артамонова, да и слишком он понадеялся на вооружённый револьверами конвой, на свою недюжинную физическую силу. Понадеялся и приказал красноармейцам развязать Сахарову руки.
Тот и теперь продолжал вести себя спокойно. Шагнул раз, другой и спросил:
– Куда становиться-то?
– Подальше чуток, на край ямы, – отозвался комендант.
– Сюда, что ли?
– Ага…
И сразу за этим «ага» – суматошная, всполошённая пальба из револьверов. Сахаров, перепрыгнув через яму, метнулся в одну сторону, в другую и, пригибаясь к земле, помчался к недалёкому лесу, исчез, растворился в ночной темноте…
Искали до самого утра. Весь лес излазили, прочесали глубокий овраг за ним, прощупали чуть ли не каждый куст – не нашли. Вернулись в ЧК ни с чем, чтобы держать ответ за ошибку, равноценную преступлению.
И первому этот ответ пришлось держать доверчивому, слишком самоуверенному Сергею Артамонову.
Бандит вскоре дал о себе знать: опять начались грабежи и убийства, ещё более зверские, чем раньше. Опять всполошилась вся округа. Действовал он теперь осмотрительнее, осторожнее. Ещё беспощаднее расправлялся с советскими активистами и представителями власти, которые попадали к нему в руки. Особенно жестоко расправился Афанасий Сахаров с захваченным однажды милиционером. Пытал его, издевался и, только насытившись зрелищем мучений, пристрелил жертву.
Огромных трудов, мобилизации всех сил стоила чекистам долгая и изнурительная охота за этим двуногим зверем. Ловили его сообщников, а сам он опять уходил от нас. Лишь через довольно значительный промежуток времени карающая рука закона настигла и уничтожила бандитского главаря.
ДАЛЁКИЙ ПРИЦЕЛ
Вынужденный переход к новой экономической политике, начавшийся в 1921 году, временно предоставил возможности для развития частного предпринимательства и торговли. Используя эти возможности, мелкая буржуазия начала открывать небольшие фабрики и кустарные мастерские, обзаводиться магазинами, ресторанами, коммерческими конторами и предприятиями. Появились так называемые нэпманы, а одновременно с ними ожили и зашевелились притихшие было спекулянты, тёмные махинаторы, валютчики и прочий преступный мир.
Даже в маленьких уездных городах, как поганки после дождя, начали расти частные торговые конторы, мастерские, эффектно разукрашенные магазины и рестораны. Нечистоплотные сделки совершались на торговых биржах. «Обмывались» эти сговоры на обильных банкетах.
В это время я работал на новом месте в должности помощника уполномоченного ОГПУ по Борисоглебскому уезду. Здесь подобрался небольшой, но дружный чекистский коллектив. С липецкими друзьями расстался не без грусти: там я мальчишкой неполных шестнадцати лет впервые пришёл в Чрезвычайную Комиссию, там постиг первые азы чекистской работы. В Липецке остались и самые дорогие друзья моей юности, товарищи, а среди них – мой первый учитель Я.Ф.Янкин.
Снова мы встретились с Яковом Фёдоровичем в 1927 году в Тамбове, где он, будучи тяжело больным, работал секретарём окружного исполкома. Год спустя, в возрасте тридцати трех лет, Яков Фёдорович умер. Провожая его в последний путь, я от имени чекистов произнёс над могилой прощальное слово, в котором заверил дорогого учителя, что мы всегда будем так же, как он, верны нашему народу и великому делу родной Коммунистической партии…
Не могу забыть ещё друга юности, нашего комсомольского вожака – Женю Адамова. Тогда же у меня в руках оказался номер газеты, изданный в дни разгула кровавого антоновского мятежа. В «Тамбовских известиях» была опубликована статья, привлёкшая внимание своим заголовком: «Женя Адамов, расстрелянный бандитами».
В ней писалось:
«Восставшие бандиты под руководством кадетов и предателей, не могущие открыто вести борьбу с Советской властью, организовывают поджоги, взрывы мостов, артиллерийских складов, производят убийства из-за угла коммунистов, советских работников и просто служащих советских учреждений. Много честных товарищей пало от рук одичалых зверей-бандитов.
Но вот ещё одна жертва, ещё потеря в нашем революционном лагере: 30 августа в районе села Александровки Тамбовского уезда был убит бандитами Женя Адамов…»
Так, с доброй памятью о Якове Фёдоровиче Янкине и острой болью за погибшего Женю Адамова, началась моя служба на новом месте.
Нэпманский душок, как и следовало ожидать, не мог не затронуть, не оказать тлетворного влияния на некоторых людей. Слишком велик был соблазн пожить на широкую ногу, попользоваться благами «лёгкой» жизни. И неустойчивые, нечистоплотные элементы стремились пробраться к материальным ценностям народа, пролезть в снабженческие организации, чтобы удобнее было запускать свои лапы в государственный карман.
Жульё, уголовники действовали определённее. У рабочего люда, у служащих многим не разживёшься. Зато если взять за бока нэпмана и поприжать его, наверняка достанется жирный куш. И шайки налётчиков облагали владельцев контор, магазинов и ресторанов «данью», а те покорно выплачивали её, предпочитая иметь дело с уголовниками, чем с органами прокуратуры и чекистами, которые, избави бог, могли заинтересоваться источниками доходов этих «деловых людей».
Появилась ещё одна категория охотников за наживой: преступники, изготовлявшие фальшивые деньги, в том числе поддельные серебряные полтинники и рубли. Через подставных лиц они сбывали эту «продукцию» на рынке и в городских магазинах.
Расхитителями, мелкими грабителями и фальшивомонетчиками занимался уголовный розыск. Иногда чекистам приходилось помогать работникам милиции распутывать некоторые из таких уголовных дел, казавшихся на первый взгляд не очень значительными, особенно когда в них оказывались замешанными люди, виновность которых вызывала сомнение. Преступник стремился подставить под удар честного, ни в чем не повинного человека, свалить вину на другого и уйти от ответственности. А у чекистов в распутывании таких узлов был немалый опыт.
Вот почему я не удивился, когда однажды ко мне в кабинет вошла женщина лет тридцати пяти и, еле сдерживая слезы, спросила:
– Могу ли я узнать, за что арестовали моего мужа?
Я пригласил её присесть к столу, подождал, пока посетительница немного успокоится.
– Когда вашего мужа арестовали? И кто?
– Вчера. Пришли из уголовного розыска, сделали обыск. Нашли какие-то деньги, какую-то форму из гипса. Вот протокол, в нем все написано.