— А затем…
— А затем ликвидировала своих «начальников».
— Кроме их главаря. Я не помню его фамилию, но звали его Альфред. Он был кадровый немецкий разведчик. Начинал еще в абвере в «Бюро Целлариуса», входил в группу «Эрна». Кстати, он забрасывался в тыл Красной армии еще летом сорок первого, так что опыт войны из бункера у него был колоссальный, — сказал Виктор Сергеевич.
— И стрелок он был отличный, когда его пытались задержать первый раз, он применил довольно хитрый трюк и упал после первого выстрела. А когда двое преследователей подбежали к нему, он выстрелил обоим в голову. Остальная часть группы не стала его преследовать, потому что нужно было оказать помощь своим коллегам.
— Подлый прием.
— Подлый. Так полагали и его противники. И когда они второй раз вышли на него, его сразу застрелили.
— Знаешь, в любой войне или военном противодействии есть то, чего никак не продумать в штабах и центрах. Это психология тех, кто реально противостоит друг другу. Помнишь здоровенного, почти двухметрового хозяина хутора под Пярну? Он давал информацию и нам, и им. Днем он принимал и кормил нас, а ночью — их. И случались ситуации, когда мы были у него в гостях, а на его сеновале скрывались «лесные братья». И все же потом его не привлекли к ответственности за пособничество бандподполью. Потому что никто ни из наших, ни из местных не погиб.
— Так уж и не погиб?
— На этом хуторе не погиб.
— А… только на этом хуторе.
— А ты хотел бы, чтобы хозяин хутора отвечал за всех сразу?
— Ну, за всех — ни за всех, а чуть подальше своего хутора.
— Ладно, не заводись. Давай лучше помянем наших ребят, — сказал Виктор Сергеевич.
— Но только не «Беловежской», — произнес Ветковский, — у меня есть водка.
— Далась тебе эта «Беловежская».
— И тем не менее у меня нехорошие ассоциации.
— Напрасные совершенно ассоциации.
— Почему?
— Потому что в Беларуси сегодняшней все называют соглашение о развале Советского Союза не Беловежским, а Вискулевским.
— Почему Вискулевским?
— Потому, что охотничий домик, где было подписание этого документа, находился рядом с деревней Вискули.
— Я что-то слышал об этом… А правда говорят, что этот охотничий домик находится в полукилометре от государственной границы с Польшей?
— В восьмистах метрах.
— Значит, правда, что участники этого действа боялись, что Горбачев может прихлопнуть их, как мух, и были готовы убежать за границу?
— У меня нет таких данных. Да и, скорее всего, это не так.
— Почему не так?
— Потому, что наш истеблишмент к тому времени окончательно выродился, потерял чувство реальности и жил чужими мозгами. Недаром же после подписания этого соглашения о нем информировались те, кто в наше с тобой время относился к странам главного противника.
— Как ты сказал, истеблишмент?
— Ну да.
— А ладно… Давай выпьем.
Они выпили по рюмке водки, закусили тем, что было на столе у Ветковского и продолжили разговор.
— Я догадываюсь, зачем ты приехал сюда.
— Я тоже догадываюсь, но не больше, — ответил Виктор Сергеевич.
— Давай еще выпьем.
— Давай, но это будет последняя.
— Почему?
— Потому, что мои сосуды большего принять не могут.
— Разведчик, который не пьет — не разведчик.
— Ты спутал разведчика с дипломатом.
— А чем разведчик отличается от дипломата?
— От дипломата не знаю. Знаю, чем дипломат отличается от верблюда?
— И чем же?
— Верблюд может неделю не пить.
— Ты это сам придумал?
— Нет, это мне сами дипломаты рассказали.
— Тогда все правильно, они знают, что говорят.
Они выпили еще по рюмке, а потом Ветковский сказал:
— Откажись от предложения.
— Почему?
— Почему? Сейчас поясню, — сказал он, налил себе еще рюмку водки и выпил.
— Так почему?
— Щас, щас, — произнес Ветковский. Он встал из-за стола и направился к некоей технической системе. Нажал кнопку, и в комнате зазвучали слова:
Б.Н. История вторая
После очередного утреннего совещания Михаил Федорович просит меня остаться.