-- Это не ответ, товарищ военинженер третьего ранга! -- вмешался Баринов. -- Вот товарищ комбриг (он наклонил голову в сторону Крюкова), он всего полгода назад командовал железнодорожным полком, а теперь -- начальник военных сообщений всей Красной Армии. И ничего, справляется! Кадров не хватает, и мы обязаны выдвигать на руководящую работу молодых командиров.
Последнюю фразу Баринов произнес торжественно, как бы упрекая меня в малодушии.
Я оказался в глупейшем положении. С одной стороны, должность начальника военных сообщений округа -- невероятное, головокружительное повышение. С другой -- мне было абсолютно ясно -- не спра-РЛЮСЬ я с такой работой, не отвечает она ни моим интересам, ни склонностям. А что может быть хуже и для подчиненных и для самого командира, когда он не на месте?!
-- О чем задумались? -- озабоченно спросил комбриг. -- В вашем подчинении будут два железнодорожных полка. Руководя службой военных сообщений на двух дорогах, вы сможете жить в большом городе. 134
-- Если уж нельзя иначе, прошу -- назначьте меня лучше командиром одного из железнодорожных полков! -- взмолился я.
-- Хватит скромничать.. Илья Григорьевич! покачал головой Крюков. -Многие ваши однокашники уже начальники дорог, начальники военных сообщений округов, а вы -- "полк"! Полками у нас командуют выпускники училищ не двадцать второго, а тридцатого года. Они были командирами взводов в ту пору, как мы с вами ротами командовали.
-- Да поймите, не гожусь я на такую роль!
-- И что вы заладили "не гожусь, не гожусь"... Хорошо. Раз так упрямитесь, не станем говорить об округе. Но и полк не пройдет! Самое меньшее, что мы можем вам предложить, -- должность начальника Центрального научно-испытательного полигона. Устраивает? Но учтите -- полигон вдали от больших городов, в лесах...
Из двух зол следует выбирать меньшее. Подумав, я согласился стать начальником полигона.
-- Так и запишем, --обрадовался Крюков.
Мы с Бариновым встали и направились к двери.
-- Да, минуточку, товарищ Старинов! -- позвая Крюков. -- Задержитесь. Мы остались одни.
-- Зайди вечером ко мне домой, -- по старинке на "ты" предложил Александр Евдокимович. -- Я ж тебя сто лет не видел. И супруга моя обрадуется, и сыновья... Ты-то еще не женился?
-- Да как тебе сказать... почти... Глаза Крюкова округлились:
-- Это событие! Кто же она, что тебя приручила?
-- Познакомлю, Александр Евдокимович. Крюков махнул рукой:
-- Знак" тебя. В последний миг сбежишь от невесты, как Подколесин. Ладно... Приходи, ждем!..
Вечером за семейным столом у Крюковых мы с Александром Евдокимовичем разговорились по душам. Сначала речь шла об Испании. Но незаметно перешли на другое. Выпив несколько рюмок, Крюков напрямик сказал:
-- Ты что думаешь? Легко мне в роли начальника военных сообщений Красной Армии? Эх, Илья! Ты же знаешь, я войсковик и никакого опыта работы в органах военных сообщений не имею. Кругом сплошные подводные камни -- того и гляди, разобьешься. А тут то один, то другой оказывается врагом народа, кадры редеют. Вот и кручусь как белка в колесе. Пожалуй, ты хорошо сделал, что выбрал полигон. Мы туда направляем группу выпускников академии: мостовиков, механизаторов. Можно будет развернуться.
-- Но полигон -- это целый город в лесу со своим большим хозяйством. Боюсь, это хозяйство заест меня! -- признался я.
Невесело говорил все это Крюков. Явное беспокойство, горечь, недоумение и, как мне казалось, тревога звучали в его голосе, читались в глазах.
Не столько слова, сколько тон, каким они были сказаны, толкнули меня на откровенность. В тот вечер мучительные сомнения с небывалой силой навалились на меня. Я отодвинул рюмку.
-- Александр Евдокимович! Как так случилось, что двадцать лет люди служили Советской власти и вдруг продались? И -- какие люди! Те, кому государство дало все, абсолютно все! И вот они -- враги народа. А кто они? Буржуи? АН нет. Первые красногвардейцы, краскомы. На что они надеялись, когда продавались? Ну на что?.. Да что нам с тобой хитрить? Многих из них мы знали по фронту, по работе...
Александр Евдокимович тяжело вздохнул:
-- Молчи, Илья! Товарищ Сталин сам занимается кадрами, он взял на себя эту заботу, и он не даст в обиду невиновных. Не случайно он выдвинул руководителем НКВД Ежова... Разве не так? Что ты молчишь, как каменный? Давай лучше выпьем! -- все так же невесело предложил Александр Евдокимович и добавил: -- Ведь мы с тобой никого не хороним...
Крюков наклонился над столом, и я заметил на его лице слезы.
Он взял меня за руку:
-- В свое время ты спас моего сына... Тебе я доверю одну семейную тайну. В конце прошлого года уволили из Красной Армии моего брата подполковника 136
Андрея Крюкова. Я уверен, ЭТО ошибка. Он честный человек. Убежден, что разберутся и его восстановят... А каково сейчас мне?..
Я был поражен откровенностью Александра Евдокимовича и не смог сразу ответить.
Крюков первым пришел в себя.
-- Выпьем, Илья, за здоровье товарища Сталина. Он не даст в обиду невинных!
Я получаю звание полковник
... Семнадцатого февраля 1938 года мне присвоили звание полковника, а двадцатого марта того же года, то есть три месяца спустя после возвращения из Испании, назначили начальником Центрального научно-испытательного железнодорожного полигона РККА.
Первым человеком, которому я сообщил о переменах в судьбе, была мой верный друг Анна Обручева.
На полигон я попал не сразу. Прежде чем отправляться к новому месту службы, мне предстояло побывать на лечении в Кисловодске.
Перед отъездом (я все еще жил в гостинице) решил занести вещи к старинному знакомому Евсевию Карповичу Афонько, с которым еще в 1926 -- 1930 годах мы готовили к заграждению пограничные участки Украины.
Начиная с 1932 года Евсевий Карпович работал на Метрострое. Он по-прежнему был таким же бодрым силачом, каким я знал его по армии.
-- Оставляй, оставляй свое барахло! -- согласился Афонько. -- Приедешь -- заберешь. Только, чур! Даром хранить не стану. С тебя бутылка сухого кавказского вина.
Вернувшись с курорта, я первым делом помчался к Евсевию Карповичу.
Уронив руки вдоль исхудавшего тела, жена Афонько молча стояла в открытой двери.