Ариадна Борисова
Записки для моих потомков
Синий лес
Папа жужжал электробритвой в ванной и громко пел:
— Снова зеленеют всходы на полях, наступило лето…
«На мою мозоль», — прошептала я. Хотя, по правде, я очень люблю лето, а через несколько дней поеду к бабушке на каникулы. Там меня давно ждут мои деревенские друзья Васька, Сардáна, Павлик и лайка Мальва. И ещё дядя Сеня. Он живёт в городе, как и мы, но отпуск у него в этом году длинный, он будет гостить у бабушки почти всё лето, а мама с папой — недолго, но станут приезжать по выходным. Дядя Сеня — мой друг, потому что он хоть и взрослый, но всё-всё понимает. Бабушка называет его мальчишкой, хотя он довольно старый, ему, кажется, двадцать или тридцать лет.
В прошлом году у Мальвы родились сразу восемь щенят. Они были хорошенькие, толстые, пузатые, с влажными бархатными носами и сизыми глазками. Я на них наглядеться не могла. А потом малыши подросли, и их отдали «в хорошие руки». Так говорят, когда хотят сказать «хорошим людям». Будто у злых людей могут быть хорошие руки или, наоборот, злые руки у добрых. Как я ни просила, мне не позволили оставить ни одного щенка. Мальва, снова оставшись одна, нервничала и выла по ночам. Её можно понять: если бы, например, звери отбирали у людей их детей и отдавали в чьи-нибудь, даже хорошие, лапы, люди бы тоже, наверное, выли всю ночь напролёт.
Когда мы приехали в деревню, Мальва встретила меня радостным лаем. У неё появились новые детки. Я не видела более красивых собачат: почти у всех белые носочки, а подошвы лап такие же розовые, как зевающие рты, полные крошечных острых зубов. Щенки доверчиво тыкались в мою ладонь и осторожно покусывали за пальцы. Во что бы то ни стало оставлю себе одного!
Но на следующий день случилось ужасное: утром, пока я спала, всех щенят отдали какому-то охотнику. Мама сказала, что в этот раз родились одни девочки и кроме охотника никто не захотел их взять.
Я закричала:
— Тогда и меня отдайте, я ведь тоже девочка!
Мама сильно покраснела, потому что у нас в гостях сидела её подруга тётя Лида. Мама больно взяла меня за плечо и без слов повернула к двери. Но мне хотелось отомстить за Мальву, и я снова крикнула:
— Отдайте меня в хорошие руки!
В отчаянии я стукнула кулаком о стенку посудного шкафа, и бабушкин старинный фарфоровый сервиз жалобно зазвенел. Тётя Лида осуждающе покачала головой.
— Валентина! — воскликнула мама. Полным именем она называет меня, когда сильно злится.
Иногда мамина подруга вроде хорошая, а порой — хуже некуда. Я внимательно глянула на неё: какая она сегодня? Тётя Лида сделала постное лицо, а мама зачем-то переставила несколько чашек в шкафу. Тогда я спокойно, совсем по-взрослому сказала:
— То, как вы поступили с Мальвой, — кощунство.
Папа вчера объяснил, что означает это шипящее слово. Это когда люди подло относятся к чему-то доброму и святому. Мальва, конечно, не святая, но уж точно добрая.
Прежде чем закрыть за собой дверь, я добавила:
— А ты, мама, кощунья.
По дороге к Ваське я жалела о сказанном. Пожалуй, это тоже кощунство — обзываться при чужом человеке. У меня, наверное, начался переходный возраст.
Васька сидел на крыльце хмурый. Оказывается, и у него тоже случилась неприятность. Недавно он поймал очень красивую лягушку с крапчатым красным пузиком и прозрачными ластами. Павлик сказал, что она, вполне вероятно, какая-нибудь заколдованная царевна. Лягушка жила в коробке из-под обуви под кроватью. Васька кормил её комарами и менял ей влажную травку, а потом лягушка как-то выбралась из коробки, вылезла в прихожую и нечаянно прыгнула на ногу Васькиной маме. Лягушку тут же безжалостно выкинули во двор. И где теперь её искать? А ведь Васька привязался к ней, и она к нему тоже. Взрослые думают, что раз они большие, значит умные. Но умные люди никогда не визжат при виде лягушки так, будто на них бросился крокодил.
Я ненавижу, когда животным делают больно, а тем более когда их убивают. Я видела по телевизору, как один дядька убил из ружья птицу фламинго, чтобы сделать из неё чучело. Она была красивая и живая, с коленками назад и розовыми, как мякоть арбуза, перьями. Я вспомнила об этом, и в груди стало больно, словно кто-то выстрелил мне в сердце.
Говорят, в последнее время я изменилась в худшую сторону. Не знаю, где она находится, слева или справа, но по крайней мере не там, где плохо относятся к животным. Я подумала: хорошо бы насовсем уйти от взрослых в Синий лес. Я о нём ещё не рассказывала ни папе, ни маме, ни даже дяде Сене.