Бабушкину деревню окружают горы. Ближний лес на них обыкновенный, зелёный, а дальний — синий-синий. Нам с друзьями ещё ни разу не удавалось до него дойти, но мы знаем, какой он красивый. В том лесу стоят прекрасные вечно голубые ели, растёт голубика и летают голуби. Голубые мотыльки пьют там росу из васильков, а синие в белую полоску бурундуки грызут сыроежки-синявки. В это трудно поверить, но ведь зрение нас не обманывает: лес на дальних горах действительно синий! И вот мы договорились тайно уйти ото всех и начать новую жизнь в прекрасном лесу.
Я вернулась домой и положила в пакет полбуханки хлеба, банку сгущённого молока и вяленую рыбину. На первое время хватит, а когда будет совсем нечего есть, мы станем собирать ягоды, грибы и коренья. А зимой сварим чьи-нибудь ботинки — раньше ведь именно так спасались от голода. На случай голода я прихватила папин кожаный ремень, а на случай дождя — мамин зонтик.
Бабушка подоила корову Мотю и принесла мне в комнату кружку парного молока.
— Куда это ты собралась? — удивилась она.
Я весело ответила:
— На синие горы рвать синие помидоры!
Бабушка закудахтала, как курочка, — засмеялась. Подумала, что я пошутила. Кого мне жаль оставлять, так это бабушку. Она замечательная, знает множество историй и сказок. Когда у меня болит горло, она натирает мою спину топлёным медвежьим салом и приговаривает: «Медведко неробкий, забери хворобку!» А если я увижу плохой сон, бабушка поворачивает меня лицом к окну и шепчет: «Сон — в ночь, ночь — прочь!» Всё это, конечно, суеверия, но бабушку я всё равно очень люблю!
Мне не хотелось её расстраивать, поэтому, когда она вышла, я написала записку: «Бабуля! Приходи к нам в гости в Синий лес!»
Мальву мы взяли с собой. Через некоторое время все мы посинеем в чудесном лесу, а у Мальвы, может быть, родится целая куча щенков с блестящей синей шёрсткой.
По пути к лесу мы болтали о всяком-разном. Васька сказал:
— Каникулы — благодать Божья!
И все с ним согласились. Здóрово, что теперь у нас будут сплошные каникулы! Только мне почему-то стало немножко грустно. Значит, я уже не буду на утреннике певчей попрыгуньей-стрекозой из басни Крылова. Не увижу, как рыбки гуппи волнуются глазастыми хвостами в круглом аквариуме — за рыбками в городской квартире остался ухаживать папа. Не услышу бабушкиных сказок и дяди-Сениных стихов. И мне больше никогда не придется петь соло в хоре на школьных концертах…
Петь я очень люблю и ещё подумаю, кем стать, когда вырасту, — матросом или певицей. Павлик считает, что одно другому не мешает. Говорит, что я вполне могу стать поющим матросом, ведь кому-то на корабле надо запевать: «Йо-хо-хо, и бутылка рому» (так пели матросы в каком-то старинном кино).
Кругом было светло и лучисто от солнца. Мы шагали по сухой тропке, присыпанной старой золотистой хвоей. Вкусно пахло клейкими берёзовыми листьями и началом лета. Я не успела дома позавтракать и предложила остановиться.
— Почему говорят «завтрак»? — спросил Васька. — Мы же едим не завтра, а сегодня. Лучше бы назвали «утренник».
Но слово «утренник» означает совсем другое! Мне снова вспомнилась школа, и в носу почему-то защипало.
Вскоре мы нашли полянку с тугой ворсистой травкой, похожую на новый бильярдный стол в деревенском Доме культуры. Не успели расположиться, как Мальва утащила Павликову колбасу. Собака вела себя ужасно! Должно быть, совсем потеряла голову от тоски по щенятам.
Поели «что Бог послал», как говорит моя бабушка. Бог послал нам пирожки, настряпанные Сарданиной мамой, варёные яйца и молоко в пластиковой бутылке. Васькин сыр, мою рыбу, хлеб и сгущёнку мы оставили на потом.
Надо было посмотреть, далеко ли ещё Синий лес, поэтому Васька полез на самую высокую сосну. Он у нас лучший верхолаз по деревьям.
Недавно я начала вести дневник для моих потомков. Я написала там, что умею залезать на столбы и, если станет нужно, запросто заберусь на любую высокую скалу. Если честно, я, конечно, приврала. Но когда спросила дядю Сеню, можно ли немного преувеличить в записях свою храбрость, он сказал — можно, это святая ложь во имя воспитания будущих поколений на личном примере.
Васька с верхушки закричал, что видит Синий лес, он далеко, но не очень. Мы обрадовались и запрыгали под сосной. А Васька вдруг замолчал. Он сидел на толстом суку под самым небом, и сначала нам были видны только его ноги в кедах. Потом, нагнувшись, он тоскливо прокричал, что не может спуститься обратно. Мы понимали, как трудно его спасти. Вытащить человека из воды или из горящего дома легко, надо только проявить геройство и мужество. Того и другого у нас хватает. А попробуйте снять Ваську без пожарной лестницы с такого высокого дерева! Мы усиленно принялись думать, а он мешал сосредоточиться и без конца кричал: