и их видеть в туристических зонах нашего города. Ну да ладно, вернемся к девушке. По виду ей можно было дать как 16, так и 26 лет. Маленькая, довольно пухленькая, очень беленькая, с совершенно ничем не выделяющимся лицом. Выяснилось, что она единственный член экипажа, помимо пилота, который будет общаться с нами во время полета. Когда все уже расселись, негритянская бабушка вдруг вскочила с кресла и выбежала из самолета. Лично мне это не понравилось, и я занервничал. Во-первых, я не люблю, когда по летному полю ночью бегают старушки, тем более черного цвета. Это же сплошная мимикрия! Ее могут задавить, не заметив, а я, судя по всему, был единственный врач на ближайшие десять километров пустого ночного аэропорта города Денвера, да и то стоматолог, а не патологоанатом. Во-вторых, до отлета оставались минуты и из-за этой суицидальной бабушки рейс могли опять задержать, что к тому моменту уже изрядно раздражало. Похоже, что я нервничал гораздо больше, чем наша стюардесса. Она просто проводила бабушку грустными глазами, при этом на лице ее не дрогнул ни один мускул. Через минуту девушка медленно-медленно пошла по очень небольшому салону и стала считать всех по головам, причем в буквальном смысле. В каждого она тыкала пальчиком и что-то шептала под нос. Считала она плохо, т.к. с первого раза у нее ничего не вышло и она пошла считать второй раз. После этого она пошла к кабине и прокричала громко цифру, указав, что это если не считать бабушки, которая убежала. Пилоту что-то не понравилось в этой цифре, даже с учетом убежавшей бабушки, и девушка, тяжело вздохнув, пошла считать нас снова. Потом они монотонным голосом долго торговались с пилотом, после чего пилот махнул рукой и сказал, чтобы она закрыла дверь, причем про бабушку никто и не вспомнил. Девушка так лениво повернула ручку, что мне даже захотелось встать и подергать дверцу, все казалось, что она ее не до конца прикрыла и нас всех сдует в щель. Потом наша стюардесса подошла к первым двум пассажиром, посмотрела на них внимательно и тяжело вздохнула. Пассажиры насторожились. Не дрогнув ни одним мускулом на лице, девушка тем же монотонным голосом попросила их пересесть на самые задние кресла. Пассажиры удивились. Девушка тем же монотонным голосом объяснила, что «самолет наш маленький, и у него что-то там с балансом сложное, а чего – я сама не понимаю, а вы тяжелые и лучше вам сидеть сзади, чтобы самолет не перевернулся». Два бледных пассажира быстро унеслись назад, а третий вдруг задал вопрос о том, сколько нам лететь. Девушка задумалась и с тем же грустным выражением лица ответила «наверное, час, а может, два, не знаю». Вообще слова «я не знаю», похоже, были у нее словами-паразитами, она их произносила чаще, чем русские грузчики матерятся. Тут уже у меня не выдержали нервы и я начал интересоваться, а сообщили ли экипажу, куда лететь, или скажут только после взлета? Ничего себе разница, час или два! Девушка так же грустно пояснила, что самолет маленький, а потому если ветер попутный, то он летит быстро, а если ветер встречный, то он вообще не летит. И тут всех прорвало. Весь самолет стал ржать. Всем уже было наплевать, куда мы летим и как. Все смотрели с умилением на это маленькое создание, и каждое ее слово с этого момента сопровождалось таким взрывом хохота, как будто перед нами стоял самый известный комик в стране и неистово всех веселил. А девчонке вдруг тоже стало весело, и она стала корчить гримаски, после каждой из которых от умиления хотелось погладить ее по голове. Оказалось, что когда она улыбается, то у нее делается такая шкодная мордочка, которой во всей Америке не сыскать. Тут она ушла к себе и вернулась с телефонной трубкой. Трубку она почему-то прислонила не к уху, а держала кверху ногами и говорила в нее, как в микрофон. Говорила она что-то очень долго, глядела в потолок и регулярно хитро улыбалась. Судя по всему, говорила она о том, что мы все скоро взлетим и скорее всего сядем в Сент-Луисе. Но включить трубку она забыла, а потому никто ничего не слышал, о чем ей и крикнули. «Не слышно!» – крикнули ей. Девушка задумалась, а потом задала вопрос, от которого все опять стали кататься по салону: «Что, совсем?». «Ага, совсем», сказали мы. Тогда она пошла обратно, включила трубку, но решила пошутить и стала открывать рот и шевелить губами, но ничего не говорить, при этом шкодно хихикая. Тут уже ржали все так, что самолет стал откатываться от ангара. Потом девушка таки договорила все ритуальные фразы и даже сказала свое имя, которое никто все равно не расслышал. Ее переспросили, она задумалась на секунду, а потом сказала: «Меня зовут Мелисса, только вы не пишите на меня жалобы, ладно? Я сегодня так устала!» После этих слов все умилились и даже хотели послать ее поспать, чтобы она отдохнула, дать ей сахар, конфеток. Но девушка оказалась благодарной и решила сделать нам всем приятное. Она долго говорила по трубке с пилотом, после чего радостно сообщила, что расчетное время полета один час и тридцать две минуты, но опять добавила, что это уже как повезет, вызвав новый острый приступ радости в наших рядах. Я даже сфотографировал ее на память, но она очень просила стереть фотографию, т.к. она сегодня никакая. Последний вопрос был о том, почему свет в салоне выключен. Мелисса долго думала, а потом сказала: «Не знаю, обычай такой, наверное, его всегда выключают на время полета. А Вы включите личную лампочку, и Вам будет светло». Самолетику повезло, ветер не дул ему в морду, и мы замечательно долетели до Сент-Луиса, причем это получился самый приятный и запоминающийся полет. По поводу бабушки есть предположение, что она просто провожала дочку с двумя детьми. Других вариантов не вижу. Хотя и непонятно, как это охрана аэропорта, которая с лаем бросается на любую десятицентовую монетку у тебя в кармане, позволяет людям без билетов бегать по летному полю без сопровождения. Впрочем, если бы она упала и стала биться в припадке, крича, что ее не пропускают из-за цвета кожи, то из соображений политкорректности ее пустили бы везде даже с пулеметом, лишь бы не связываться.