Все эти вести и рассуждения были сообщены ночью панне Марианне за большую тайну. Она легко им поверила; честолюбивые планы отца давно были ей известны: в доме ее родителей беспрерывно толковали о будущем величии пана-воеводы серадзского; пан Джон, знаменитый алхимик и в то же время великий астролог, ясно прочитал в звездах непреложный приговор судьбы о скором возведении своего друга на один из самых славных престолов Европы; и почтенная пани Олеская заранее уже разбирала с Марианною разные казусные случаи тоалета и обращения, которые должны им встретиться, когда мать будет наияснейшею королевою польскою, великою княгинею литовскою, русскою, прусскою, мазовецкою, и киевскою, и прочая, и прочая, и прочая, а дочь пресветлейшею королевною. Нетрудно представить себе восторг панны Марианны: в первом пылу радости, расцеловав любезных вестниц, она обещала, как скоро папа сокрушит гаремные стены, сделать всех их своими фрейлинами в Варшаве, выдать замуж за молодых и прекрасных сенаторов и никогда не разрывать дружбы с ними. Но вскоре чувство самодостоинства умерило эти излияния сердца, внезапно переполненного счастием: она вдруг сделалась важною, степенною, осторожною в словах, величавою в приемах. На следующее утро панна Марианна казалась уже такою принцессою, как будто родилась на престоле царя Гороха Великого. Она старалась в походке, речах и обращениях подражать английской королеве Елисавете, при дворе которой отец ее был послом до кончины Сигизмунда-Августа и которой сама она почиталась в Лондоне любимицею. Подражание, это, как, все подражания, не совсем было чуждо уродливости, но, во всяком случае, оказываемые ей почести принимала она с сановитостью, достойною маленькой Семирамиды.{102} Когда главный евнух рассказал об этом хану, Девлет-Гирей от удовольствия крепко ударил его плетью по спине и вскричал:
— Аферим! — браво, Пезевенг-Бег!.. Дарую тебе за это сто палок, которые суждено твоим пятам получить от меня за первую глупость.
— Милосердие эфендия нашего неисчерпаемо! — с чувством воскликнул евнух, ударив челом перед ханом.
— Аферим! — повторял Девлет-Гирей. — Аферим… Ну, теперь сочини мне письмо к ширван-хану. Ты грамотей: напиши, знаешь, тонко, но понятно, стамбульским слогом. Я скажу тебе, в чем дело…
Хан в немногих словах объяснил евнуху свою мысль. Пезевенг-Бег тотчас принялся за работу.
«Солнце ясное правоверия, искоренитель ереси и неверия, лев ислама, наследник Фергада и Сама, и прочая.
Похвальный обычай обсыпать друг друга подарками, будучи надежнейшим основанием дружбы и взаимного доверия между царями, повелевает нам прежде всего высыпать на ковер приязни отличнейшие перлы приветствий и все сокровища молитв и комплиментов наших, которые и просим принять благосклонно. Единственная цель этого послания есть нижеследующая. Розан сердца нашего, не поливаемый водою известий об ароматном здоровье достойнейшего друга, иссох совершенно: почему, кланяясь сказанному другу, желаем знать, в каком положении находится вышеупомянутое здоровье, дабы увядшие почки реченного розана могли снова расцвести во всей красе и привлекать к себе соловьев радости и наслаждения. А как нынче не об чем более писать, и дела никакого в виду не имеется, то желаем, чтобы Всевышний Аллах упрочил ваше могущество до дня преставления света.
Раб Божий
Девлет-Гирей-Хан
P. S. Мы недавно воротились из победоносного похода нашего против врага веры, которого при помощи Господа Истины разбили в прах, уничтожили и искоренили совершенно. Аллах за совершение столь благого дела даровал нам несметную добычу и целую тьму невольников. Плененная при этом случае дочь короля ляхов, наследница многих государств, земель и владений, при сем прилагается. Судьба не решила нам в этот поход похитить заодно и королеву англизов. Громя и побеждая неверные народы по всему пространству вселенной, мы наконец пришли к берегу большого моря; как из расспросов оказалось, что англиз обитает за этим морем, а кораблей у нас с собой не имелось, то мы и принуждены были воротиться. Просим извинения в оплошности.
P. S. Всякого добра у нас бездна, но в последний победоносный поход мы замучили и потеряли почти всех лошадей наших, будущей же весной намерены, во славу Аллаха, уничтожить и искоренить москвитянина. Для этого благочестивого подвига требуется самых лучших лошадей и наличных денег. Карабагские лошади славятся своей быстротою и силою. Находимся тоже в необходимости занять где-нибудь денег. Нам довольно четырех, шести, много двадцати тысяч золотых тюменов.