Причина этой суматохи не могла долго оставаться неизвестною в павильоне, занимаемом высокостепенною королевною Франкистана. Узнав об ней через своих женщин, панна Марианна пришла в страшное негодование на своего лучезарного жениха.
Оставим Сычана с гаремною судомойкою и возвратимся к Халефу.
Мы недавно видели его пробирающегося сквозь толпу народа, испуганного и разоренного землетрясением. На улице все говорили, что здесь это еще ничего, но что самое горестное бедствие произошло в старом караван-сарае, где мгновенно обрушившиеся стены раздавили пятьдесят человек на месте и переранили до двухсот. Добрый, сострадательный Халеф, забыв о своей бороде, побежал на место страшного происшествия, чтобы подать руку помощи несчастным. Развалины старого караван-сарая представляли самое печальное зрелище. Земля устлана ранеными и ушибленными, воздух наполнен их стонами. Многие из работников еще придавлены обломками стен или тяжелыми тюками товаров, и народ, столпившийся около караван-сарая, стоит неподвижно и зевает, не думая даже спасать погибающих. Халеф сгоряча совершенно забыл, что он переодет. По привычному сознанию своей власти, он грозно закричал на бесчувственных ленивцев и приказал им расчищать мусор, отваливать тяжести и освобождать страждущих. Многие, полагая, что он чиновник, присланный падишахом, повиновались его голосу, и благородный Халеф, чтобы подать им пример, сам начал отбрасывать камни и перетаскивать тюки. Один из купцов, которым принадлежали эти товары, видя, что он раскидывает собственность его во все стороны, сказал своим товарищам:
— Что это за человек? Что он здесь распоряжается как в своем доме? Надо сжечь его отца! Где дарога?
По их жалобе, пришел полицейский чиновник и, посмотрев значительно на странную фигуру, затасканное платье, вытертую шапку распорядителя, торжественно подбоченился.
— Человек! — спросил он Халефа. — Ты здесь дарога или я? Как ты смеешь трогать чужие вещи, не спросясь ни у их хозяев, у господ купцов, ни у меня?.. Пошел прочь!
Халеф оставил работу и, подойдя к дароге, грозно сказал ему вполголоса:
— Молчи!.. не ешь грязи!.. Не видишь ли, кто я?.. не узнаешь меня?.. Я — ширван-шах. Я — твое переодетое убежище мира. Это что за речи? Молчи?.. и гони сюда народ!.. Приказывай всем работать и работай сам!
— Оскверню я могилы твоих отцов! — с гневом закричал на него дарога. — Что ты это здесь вздумал, сожженный отец, повелевать мною? Ты — мое убежище мира?.. ты?.. Ты смеешь выдавать себя за ширван-шаха, да умножится его сила?.. Посмотри на свою рожу! похож ли ты хоть немножко на нашего падишаха, да не уменьшится никогда тень его? Да, видно, землетрясение расшатало у тебя череп и потрясло мозг до основания! Мне ли не знать моего падишаха?.. Прочь отсюда, пезевенг! Не то велю тотчас схватить тебя и запереть в тюрьму как самозванца.
Халеф опомнился. В самом деле, под этою грязною одеждою, которую оставили для него в бане, никто, по его мнению, и не должен предполагать одного из великолепнейших властелинов Востока. Не сказав ни слова в ответ грубому дароге, он сошел с развалин и отправился в свой дворец. Бесполезно было подвергаться дальнейшим неприятностям в этом наряде, и притом печальные обстоятельства требовали поспешить отдачею приказаний, которые могли изойти только из дворца. Идучи домой, он часто посматривал на свою бороду и удивлялся, что землетрясение оказало такое чудное действие на ее цвет и длину. Но у тайного входа в сераль встретила его новая неприятность: караульные подняли свои палки и без церемонии прогнали его от калитки с теми же замечаниями и эпитетами, какие он уже слышал от дороги. По их словам, падишах только что прошел этим путем в свой высокий дворец: сами они его видели и приветствовали. «Дели! дели! — Сумасшедший! сумасшедший!» — кричали они бедному ширван-шаху и советовали ему убираться оттуда, если он не хочет подвергнуться опасным последствиям своей дерзости.
Халеф отошел от них в изумлении и негодовании и обратился к главному входу, который звали «Воротами Счастья». Дорогой он ощупывал свое лицо, нос, губы, глаза, которые, видно, изменились так же, как и борода, когда в этих чертах никто не узнает лица своего повелителя, и действительно находил в них какую-то перемену. У Ворот Счастья — та же история. Его прогнали с насмешками над безобразием лица и расстройством ума. Он обошел таким образом все входы в свой дворец и везде встретил одинаковый прием: «Сумасшедший! сумасшедший!..»