— Лицом он как две капли воды похож на собачьего сына, — сказал садр-азем и дал бородобрею нужные наставления, где и как может он увидеть Синана.
Бородобрей ушел, а Мустафе-Паше и на ум не вспало, что это и есть знаменитое «искусство меняться лицами». Но мы всегда таковы! Самые умные люди, смеясь над неправдоподобием какого-нибудь чуда, относимого к колдовству, беспрекословно верят тому же самому чуду, как скоро оно приписывается медицине или вообще науке. В поступке Мустафы нет ничего неестественного. Дело шло о спасении себя и своей власти: он и не вспомнил о ширванском самозванце и об его приключении с колдуном.
Фузул и мулла пришли к нему вечером и остались до поздней ночи под предлогом болезни ширван-шаха. Мулла читал намазы и клал пропасть земных поклонов, чтобы устранить от воображения Мустафы-Паши всякую мысль о колдовстве. Бородобрей творил чистую медицину, и Мустафа благополучно поменялся лицом со своим соперником: лицо доктора Ди перешло к Синану.
Они вышли все трое вместе из покоев ширван-шаха. Сонные янычары пропустили их без сопротивления, удивляясь только тому чуду, что из-за этих дверей неожиданно появился Синан-Паша который, кажется, не входил туда.
Мустафа-Паша отправился прямо в свою квартиру.
Можно себе представить последствия этой новой путаницы в лицах, делах и понятиях турецкой главной квартиры. Мустафа с новым лицом хотел продолжать тон и роль садр-азема. Паши и чиновники были уверены, что это Синан и что он с ума сошел, выдавая себя за верховного визиря и за Мустафу-Пашу. Янычары не понимали, каким образом ширван-шах ушел из своих покоев и очутился в квартире Синан-Паши, который со своей стороны клялся, что он не ширван-шах, а Синан-Паша. Несмотря на это, киахья-бей, взяв с собой отряд чаушей, схватил Синана и запер в покои ширван-шаха как беглеца. Мустафа настаивал, чтобы его поскорее отправляли в Мекку. Киахья не слушался человека, которого он принимал за рехнувшегося Синан-Пашу. А верховного визиря все еще нет: сипаги ищут его по всем дорогам, отыскивая своего полководца; в главной квартире — беготня, споры, брань, удивление, страх, беспорядок!..
На третий день суматоха еще увеличилась, когда Мустафа, продолжая начатое лечение, умылся снова индийским раствором и поменялся лицом Синана с Пиале-Пашою, а Фузул-Ага, пробравшись при помощи новой хитрости в покои ширван-шаха, к Синану, взялся лечить его таким же образом и страшную рожу доктора перенес на утесистое туловище великана, силача Уздемир-Оглу-Паши, преобразовав кютагийского бейлербея в карсского и ахалцыхского наместника. Уздемир-Оглу заревел как тигр от бешенства и хотел переломать кости всему штабу армии. Нужно было употребить целый эскадрон чаушей, чтобы связать и отвести его в покои ширван-шаха опять как беглеца.
Фузул-Ага и мулла, чтобы доставить падишаху и султанше нужное время на безопасный проезд до Ленкорана, деятельно продолжали эти врачебные операции, находя при столь верной оказии и некоторое народное удовольствие потешиться над тем, что ширванцы и персияне называют «тупостью безмозглых турков», хемакети Этрак би-идрак. Вскоре все лица высокостепепных пашей перепутались; никто не хотел узнавать своего товарища, думая, что это, может быть, и кто-нибудь другой; каждый, получив рожу доктора, бежал тотчас к хекиму и мулле лечиться и передавал ее своему врагу. Это неблагополучное лицо свирепствовало по турецким шеям, как чума, и навело ужас на весь Гюлистан. Паши, беи, эфендии, весь генералитет и штаб армии на ночь завертывали головы свои шалями из предосторожности, чтобы оно к ним не прилетело и не пристало; днем они беспрерывно отплевывались во все стороны как от наваждения и читали молитвы. Некоторые до конца держались той теории, что это лицо заразительно, что оно просто проказа, и европейские врачи, находившиеся при армии, усердно поддерживали потом это смешное мнение во Франции, Италии и Англии. Но огромное большинство чиновных турков твердо было убеждено, что тут действует шейтанлык, дьявольщина. С тех пор как лицо доктора явилось на исполинской фигуре Уздемир-Оглу, они смекнули, и никто из хороших и хладнокровных наблюдателей более не сомневался, что это не ширван-шах ежедневно уходит из своих комнат, а, собственно, его поганое лицо перескакивает с головы на голову. Таким только образом догадались они наконец, что тут решительно проказничает колдун-самозванец: ясно и очевидно, что он придумал это адское средство для своей защиты и, колдуя в своей столице, наклеивает из Шемахи свое старинное лицо на всех пашей поочередно и делает из их собственных лиц настоящую кашу, чтобы удержать победоносное стремление оттоманской армии.