–приходил ко мне как то в видениях Барак Обама, – начала Ребекка, разводя руками и слегка пригнувшись. Ее зеленые глаза зловеще сверкали новыми больными мыслями и идеями. Рыжие волосы были собраны в хвост, но видно, что не расчесаны.
–Эрика, – начала я шепотом, чтобы наши соседи вдруг не услышали, – у меня есть кое – что для тебя. Эрика подняла свой печальный взор с пластмассового стакана с чаем на меня и видимо, вспомнила, что я ей обещала, потому что большие карие глаза ее загорелись, и я заметила тень улыбки.
–о, ты принесла нам всем подарочки? Подарки! Подарки!– вдруг завопила Сьюзен и я поняла, что моя конспирация себя исчерпала. Тут я решила отвечать ей ее же методикой. Включила дурочку.
–ты о чем, дорогуша? Какие подарочки, Сюзанна? Кроме больной головы у меня ничего нет, – говорю я с улыбкой, пытаясь впихнуть в себя как можно больше еды, чтобы выглядеть как можно более глупо. Вдруг тупая улыбающаяся физиономия Сюзанны сменяется озлобленной мордой какого – то зверя, верхняя губа поползла вверх.
–не называй меня как проститутку, – громко сказала она. Я немного опешила. Что же делать, черт бы ее подрал?! Быстро прожевываю и глотаю еду. Все за нашим столом затихли, только Ребекка нервно оглядывалась по сторонам и говорила: «они близко!» медленно тянусь за своим стаканом чая, но тут будто что – то перемкнуло в голове у Сьюзен и она хватает мой стакан с кипящим содержимым и впечатывает его в мое солнечное сплетение. Бушующие молекулы разгоряченной воды будто начали пожирать мои ребра и живот. У меня перехватывает дыхание, я отлепляю майку от своего тела, но не успеваю опомниться и вдохнуть, как Сьюзен с воплем набрасывается на меня, припечатывает к окну, впивается в шею своими отвратительными ногтями. Стулья переворачиваются, стол падает, Эрика и Ребекка успевают спасти свой ужин, с горечью глядя на нас. Служители медицины успевают как раз вовремя. Пока от меня оттаскивают разъяренную, кричащую Сьюзен, я быстро вытаскиваю цепочку и сую ее Эрике в карман джинс. Весь живот горит, мне нужно в душ немедленно. Ко мне подходит санитар и приглушенным тоном говорит: «пойдешь сама или силой увести?»
–сама, – тихо говорю я, а самой хочется кричать от жгучей боли. Выбегаю из столовой, вижу, что коридор пуст. Он лишь полон эха от воплей Сюзанны. Снимаю майку и создаю для своего живота хоть немного охлаждения, пока иду в душевую. Санитар за мной не пошел, у меня есть чуть меньше десяти минут до того, как они проверят мою палату и палаты Эрики, Сьюзен и Ребекки (их тоже выгнали). Не знаю, что сильнее жжёт – живот или горькая обида от того, что я не дала ей сдачи. Сучка! До того плохо, что плакать хочется. Ни теплая, ни холодная вода не помогает моей истерзанной душе и пылающему животу. Придется у Кларисы что-нибудь попросить от ожогов. Чертова психопатка, мать ее! Бросив майку, юбку и нижнее белье, покрытое желтыми пятнами от чая в корзину для белья, я беру из шкафчика черные джинсы, малиновую рубашку, которая мне широковата и комплект белья бежевого цвета. Большая часть вещей здесь моя, но за время пребывания здесь я некоторые вещи не могу найти в моём шкафу, но появляются какие-то другие. Вот эта малиновка, к примеру, не моя. Сейчас, мне честно говоря, плевать, что на мне, сейчас важнее добраться до Кларисы, затем до палаты и, наконец, все с себя снять.
–Клариса, помогите мне, пожалуйста, – лепечу я, подходя к ее столу.
– в чем дело? – нервно спрашивает она, оторвавшись от чтения глянцевого издания. Меня колет ее тон, в горле собирается комок слез. Я с трудом его глотаю и показываю живот. Объясняю, что Сьюзен пролила на меня горячий чай. Не стала говорить про озверение моей соперницы, Клариса, наверняка, завтра все узнает, ну или сегодня ночью. Что- то проворчав, она открыла ящик в столе и протянула почти новый тюбик мази, сказала, чтобы ожог не завязывала и чтобы до отбоя принесла ей тюбик обратно. Быстро иду в палату и захлопываю дверь. Снимаю с себя малиновку, открываю мазь, и по палате распространяется дивный запах мяты и дождевой воды (как зубная паста). Ложусь и обильно покрываю холодной мазью свой ожог. Дышится легче, боль как будто притупляется.