Но вот настала очередь моего хозяина. Прежде, чем выйти на арену, он еще раз подошел ко мне. Его трудно было узнать в эту минуту. Лицо его было намазано белым, губы раскрашены красной краской, а на белом блестящем его костюме всюду были пришиты мои изображения.
Его позвали. Он вышел. Я бросилась за ним, но служащий меня не пустил, крепко держа за ошейник.
Моего учителя встретили громкими хлопками и криками. Я стала прислушиваться и услышала:
— Господин шталмейстер,[1] пожалуйста сюда! Я, знаете, хочу жениться на своей сестре.
— Но у нас законом запрещено вступать в брак с родней, — ответил шталмейстер.
— А как же мой родной папаша женился на моей родной мамаше?
Публика засмеялась…
Когда немного стихло, я услышала плач своего хозяина и предложение его, сделанное шталмейстеру, жениться на его сестре; на это шталмейстер выразил свое полное согласие.
— А где же ваше сестра? — спросил он.
— Она в конюшне дожидается, — сказал учитель.
И он крикнул:
— Мадемуазель Финтифлюшка, моя сестричка, пожалуйте сюда!
Я хотела броситься на зов, но едва сделала движение, как служащий почти выбросил меня на арену.
Я замерла от страха…
Знакомый хохот, громкие аплодисменты, — все это было и тогда, когда меня принесли сюда жалким, необразованным поросенком.
Я оправилась от ласки хозяина; его рука лежала на моей спине; ободряющий голос успокаивал меня…
Хлопанье шамбарьера заставило меня двинуться вдоль барьера и прыгать через препятствия. Я сделала это без единой ошибки.
Я подошла к хозяину. Он сказал:
— Чушка, — хочешь шоколаду?
И дал мне мяса. И, когда я ела, он добавил:
— Свинья, а тоже вкус понимает.
Это меня страшно покоробило. Но новое приказание оркестру играть «свинячий вальс» не дало мне времени размышлять, и я должна была кружиться.
Потом на арене появилась бочка; я вспрыгнула на нее, и мой хозяин, сев на меня верхом, громко закричал:
— Вот и Дуров на свинье!
Он слез и заставил меня вторично бегать вокруг барьера.
Артисты расставляли на моем пути разные препятствия, но я их все преодолела; наконец, учитель ловким прыжком вскочил на меня. Я с торжеством понесла его в конюшню.
Нас провожали восторженные крики зрителей.
Я торжественно понесла его в конюшню.
В награду за мое артистическое искусство служащий угостил меня ведром с прекрасными помоями.
Я с наслаждением поужинала и растянулась; мне хотелось отдохнуть после стольких волнений и трудной работы, но увы, к моей клетке хлынула публика и, окружив меня, стала восхищаться моим умом, способностям; разодетые дамы нежно гладили меня затянутыми в перчатки руками и осторожно дотрагивались кончиком зонтика.
Тут только я узнала себе цену. Тут только я стала гордиться своим высоким положением. И в самом деле немногим из свиней выдается честь попасть на арену большого цирка!
Шум, многолюдное человеческое, общество сделали меня развязной, а раз я дошла до того, что даже укусила своего служителя, когда он не позволил мне перевернуть ведро с пойлом, где меня манили куски мяса и совсем не привлекала жидкость.
Он толкнул меня ногою в бок; мне стало больно, и я закричала… Мой хозяин, находившийся по близости, прибежал и долго бранил служащего за грубое со мною обращение.
Я была довольна… И мне в голову не приходило, что скоро наступят для меня черные дни…
Он толкнул меня ногою в бок. Сапог от боли показался мне страшно большим.
IV
Злые люди
Вскоре после нашего первого выступления меня пересадили в большой ящик с крошечным окошечком, поставили на подводу и куда то-повезли.
Вот где я натерпелась страданий! Клетку мою качало из стороны в сторону; тряска была невозможная. Ноги мои подкашивались; я постоянно падала и лишь только снова поднималась, как неожиданный толчок отбрасывал меня в ту сторону, куда наклонялась телега.
Голова моя кружилась; меня мучительно тошнило; я попробовала лечь, — еще хуже…
Ко всем мукам присоединился порывистый сквозной ветер, который пронизывал меня насквозь, врываясь в окошко клетки и между щелями.
Наконец, мучение как будто кончилось. Меня перестало качать; клетка остановилась, и ее поставили в какое-то закрытое помещение, которое, как сказали служащие, было «багажный вагон». Служащий принес мне еду и ушел, небрежно захлопнув дверцу.
Прозвенел звонок, раздался свисток, и опять вагон закачался, но уже медленно и ровно. И все-таки это было неприятно… Впрочем, мало-по-малу я к этому привыкла.