– Победа! – Закричал я. В этом месиве ничего, кроме близкого врага не видно, поэтому сражающие прислушиваются к тем звукам, которые возможно расслышать среди этого лязга, стука, криков и стонов.
– Победа!– Поддержали меня откуда-то из гущи. Солдаты, видимо понявшие, что везде уже победили, усилили натиск. Это оказалось последней каплей в чаше терпения французских солдат. Они, наивно надеясь и, возможно, забыв, что поле нашего сражения ограничено морем, бросились прочь, но только забежали по грудь в воду, где и остановились.
– Прекратить бой! Прекратить бой!– Пришлось мне несколько раз прокричать, прежде чем распалённые боем солдаты что-то не просто услышали, но смогли и сообразить. Разгорячённые лошади не могли успокоиться и метались по берегу, затаптывая тех, кто не забежал в море.
– Бросить оружие! Поднять руки и выходи на берег. Я гарантирую вам жизнь.
Я, сдуру, чуть не крикнул, что я король. Наверняка бы нашёлся какой-нибудь фанатик и на прощание проткнул бы меня шпагой.
Живой и даже не раненый командир эскадрона продублировал на французском мою команду. Десятисекундная пауза и, бросая своё оружие в воду, начали выходить на берег уже побеждённые французы. Это не было планомерное отступление, как это было накануне, это была чистая безоговорочная победа. Теперь никто не скажет, что французы не проиграли войну, а просто удалились восвояси. Лишь с два десятка кораблей я отпустил по своей милости. По милости и ещё по кое-каким причинам. Но это не важно. Это потом и не вспомнят. Трубадуры ещё и приукрасят. Только пускай попробуют не сделать этого – отлучу от стола. Напряжение отпустило, но схватила боль. Сильная режущая боль в теле, в руке скручивали тело, заставляя наклоняться и сползти с лошади.
– Король ранен! Медикус! – Раздались крики. Меня подхватили и почти понесли к палаткам лазарета. Подбежал доктор. Меня уложили на песке, а доктор быстро и профессионально распорол камзол. Длинная резаная рана примерно на полдюйма в глубину рассекла мой бок, заливая королевской кровью крупный морской песок. Толстая салфетка и много слоёв бинта справились с кровотечением в этом месте. Рукав пришлось отрезать. Какой-то гад уколом шпаги почти насквозь проткнул мою державную руку. Хорошо хоть кость не задета, а то вместе с рукавом пришлось бы отрезать и руку. Насмотрелся я на это раньше. Кровь остановили, но не боль. Но я же король, ёшкин кот. Сжав зубы, поднялся. Отодвинул поддерживающие меня руки и медленно, проклиная всё на свете, пошёл к своей палатке.
– Сир, раны надо обязательно зашить. Может загноиться.
– Знаю. Сделаешь в моей палатке. Не хватало ещё мне матюкаться, и кричать в присутствии солдат. Стол там есть. Инструмент принеси.
Сбоку подошёл герцог и ненавязчиво подставил своё плечо. Вот паршивец, знает же, что и когда надо сделать. Спасибо ему. С помощью герцога идти стало значительно проще и не так больно.
В палатке, обильно полив виноградным вином, медикус, как последний садист, зашил мне раны и ещё раз перебинтовал. Залив в себя ещё кувшин полусладкого, я устроился на кровати под надзором пажей. Боль потихоньку затихала. Вскоре я заснул.
***
Проснулся от негромкого говора, почти шёпота. Но как могут шептаться мужи, привыкшие командовать в сражениях. Я зевнул и открыл глаза.
Барон Смит, герцог де Кале, два командира полка, Шерлок и Генрих сидели вокруг нескольких довольно объёмных сундуков. Моряки их называют, по-моему, рундуками. Откинутые крышки не столько открывали, сколько закрывали мне вид.
– Ядрёна вошь, барон. Вы мне весь вид закрываете. Будьте любезны отодвинуться. Я ничего не вижу. Мне же любопытно.
– О, сир, вы проснулись. Как дела? Как самочувствие?
– Было прекрасное, пока не увидел, что что-то рассматривают без меня. И что это такое?
– Улов, сир, нашего корсара. Французская войсковая казна. Целёхонька. Богатый урожай собрали вы сегодня.
– Не радуйтесь раньше времени, барон. Как я обещал, десятую часть заберёт себе и своим солдатам маркиз Генрих. Маркиз, надеюсь, вы не забудете при дележе добычи ваших павших солдат. У них тоже остались семьи. И эти деньги надо будет передать им. Кроме этого, джентльмены, мне придётся отдать годовое жалование всем погибшим в этих баталиях. Точнее, передать его их семьям. Всем до командира батальона, редута включительно.