А что же Женя? Женя не искал работу. Он думал, что работа сама его найдет. Не смотря на тяжелую финансовую ситуацию в семье, он не хотел себе отказывать в маленьких удовольствиях, коими были сигареты и выпивка. Он курил одну за другой. В квартире можно было «топор вешать». Причем курил недешевые – заботился о здоровье. Он не был алкоголиком, отнюдь. Евреи никогда не бывают алкоголиками. Но пропустить рюмку-другую за ужином не отказывался. Пропускалась, как правило, водка. Береглось здоровье и водка покупалась самая дорогая.
И строил воздушные замки… Какой женщине бы это понравилось?
Конфликт зрел давно. Оля надеялась, что Женя все-таки найдет какую-нибудь работу, но он не торопился. Четырнадцать долларов в час? Это мало! Он не понимал, что уже не будет тех времен: « до 11 сентября 2001 года». И тех денег тоже не будет. А надо продолжать жить и платить по счетам.
Каждый раз, когда мы с Данькой приходили к ним в гости ( как правило вечером, так как находиться «дома» уже было невозможно – у нас тоже назревал конфликт), спектакль разыгрывался по одному и тому же сценарию.
Готовился ужин, садились за стол. После пары рюмок водки Оля расходилась и начинала высказывать свои претензии к Жене, взывая к его совести, а он только курил, молчал и смотрел на нее свои грустными глазами, напоминая мне старого ослика.
В один из таких вечеров я узнала, что у Оли в Новосибирске остался сын, которого она не видела уже семь (!) лет. Те долгие семь лет, которые она жила в Штатах и не могла выехать из-за отсутствия документов. Вернее, выехать-то она могла. Назад бы ее никто не впустил. С ним все в порядке, он живет с отцом. Они перезваниваются, она высылает какие-то деньги. Но не видеть ребенка семь(!!!) лет. Не потому что тебя лишили материнства, а просто по собственной воле. Мальчику четырнадцать, как Даньке. То есть в последний раз она видела сына, когда он только пошел в школу. Для меня эта новость явилась «громом среди ясного неба». Я этого не понимала и, наверное, не смогу понять никогда. Зачем нужна тогда эта Америка? Что здесь вообще делать, как жить, когда ты знаешь, что где-то далеко, на другом континенте, живет родное тебе существо. Без тебя. Не просто родное, а вышедшее из тебя, твой кусочек, твоя плоть. Живет, развивается, взрослеет, ходит в школу, ложится спать, а ты даже не можешь его обнять и пожелать «спокойной ночи». Ты ни-че-го не можешь! Потому что он далеко и неизвестно, хочет ли он тебя уже видеть вообще. Ведь дети жестоки! Они не прощают предательства.
Может быть, я сумасшедшая мать. Да, я согласна, жизнь – штука непредсказуемая и ситуации в ней бывают разные. Не судите и не судимы будете… Но я всю свою жизнь думала прежде всего о Данииле. Да и сюда, в Америку, приехала больше для него, чем для себя. Я знала, что этот шанс нельзя упустить прежде всего потому, чтобы дать Даньке возможность состояться как личность – у него все дороги открыты! Будучи уверенной, что сама я здесь уже вряд ли достигну каких-то высот! Но ради него, моего сына, я рискнула.
В моей жизни был всего один момент, когда нам пришлось расстаться с Даником. 1994 год. Ноябрь. Я улетала на Канарские острова по работе. Предположительно на три месяца. Мы только развелись с его отцом, но жили все вместе в одной квартире с ним и его родителями. Даник оставался с бабушкой, моей свекровью. Ему не было еще пяти лет. Может, сказалось эмоциональное напряжение после развода, а может негативное отношение ко мне бывших свекров. Не знаю! Но момент, когда мне надо было выходить из квартиры с чемоданом , чтобы уехать в Шереметьево, я запомню на всю свою жизнь. Данька обхватил мои ноги и смотрел снизу, с высоты своего росточка, мне в глаза. И столько было всего написано на его мордашке, словами не передать: испуг, грусть, сожаление, крик души. Глаза ребенка, который понимает, что его бросают, оставляют, может быть, навсегда. Быть может, его бабушка настроила, что я уезжаю насовсем, не знаю. История об этом умалчивает. Я готова была бросить все и никуда не ехать. Но ехать я была обязана.
И вот, картина маслом. Я, вырвавшись из холодной, серой, промозглой ноябрьской Москвы стою на громадной террасе апартаментов, которые выделила мне принимающая сторона на Тенерифе, увитой яркими экзотическими цветами. Передо мной, метрах в тридцати, океан бьется о камни. Тепло, хорошо! Сказка! Только не нужна мне эта сказка!