— За что мучатъ они тебя, бѣдный жиденокъ? спросилъ меня господинъ чрезвычайно сострадательно. — Куда тебѣ нужно? пойдемъ, я провожу тебя.
Добрый человѣкъ довелъ меня до самаго хедера. Я поблагодарилъ его какъ умѣлъ.
— Что съ тобою? спросить меня учитель, замѣтивъ, что на мнѣ ляда нѣтъ и что верхняя моя одежда въ самомъ жалкомъ положенія.
Я разсказалъ ему, какъ меня мучатъ русскіе мальчишки ежедневно по нѣскольку разъ, и какой пыткѣ я подвергся за четверть часа. Онъ съ необычайнымъ состраданіемъ посмотрѣлъ на меня я глубоко вздохнулъ.
— Такова ужь участь наша, дитя мое! сказалъ онъ грустнымъ голосомъ. — Мы должны молчать и безропотно переносить все то, что нашлетъ на насъ Іегова. На все — его святая воля. Мы рабствовали у Фараона — онъ избавилъ насъ отъ неволи, далъ намъ свободу и обѣтованную землю. Мы опить нагрѣшили и разгнѣвали Іегову — онъ наказалъ насъ и опять, въ безпредѣльной добротѣ своей, насъ помиловалъ. Мы опять провинились — онъ послалъ на насъ Тита. Нашъ милый Іерусалимъ разрушенъ и мы изгнанниками скитаемся по міру, не находя пристанища и покоя. Насъ гонятъ, преслѣдуютъ и мучатъ. Были и Хмельницкіе и Гонты, а мы все не исправляемся и грѣшимъ попрежнему. Пока мы всѣ не сдѣлаемся праведниками, пока между нами будетъ хоть одинъ грѣшникъ, Іегова не сжалится надъ своимъ народомъ. Будемъ же ждать и терпѣть.
— За что же цѣлый народъ долженъ терпѣть изъ-за одного грѣшника? спросилъ робко одинъ изъ учениковъ.
— За что же мы наказываемся, когда грѣшили не мы, а наши предки? добавилъ мой другъ Ерухимъ.
— Такова воля Іеговы, отвѣтилъ учитель. — Онъ мститъ до седьмаго колѣна.
Какъ ни краснорѣчиво увѣрялъ насъ учитель повиноваться безропотно волѣ Іеговы и терпѣливо переносить наказаніе, посылаемое намъ въ лицѣ кровожадныхъ мальчиковъ и ихь собакъ, мы все-таки не могли не роптать на нашу горькую судьбину. На нашемъ надпечникѣ я съ Ерухимомъ долго разсуждали этомъ предметѣ и окончательно рѣшили: поступать въ духѣ русской пословицы: «на Бога надѣйся, а самъ не плошай». У учителя нашего былъ помощникъ или, лучше сказать, разсыльный полу-идіотъ, но за то дубина хоть куда. Его-то я и договорилъ за нѣсколько грошей поступить ко мнѣ въ тѣлохранители. Онъ обязался клятвой приходить за мною и провожать меня изъ дома въ хедеръ и обратно. Чтобы огорошить моихъ враговъ, онъ, въ первый-же разъ, пустилъ меня впередъ одного, увѣривъ, что явится при первой опасности. Маневръ его удался какъ нельзя лучше: какъ только мальчишки, завидѣвъ меня, набросились на свою жертву съ обычнымъ ожесточеніемъ, мой здоровый тѣлохранитель вдругъ очутился возлѣ меня, какъ будто выросъ изъ-подъ земли и задалъ моимъ мучителямъ жестокую лупку. Я радовался отъ души, я былъ отомщенъ.
Послѣ первой острастки русскіе мальчишки меня оставили въ покоѣ. Изрѣдка развѣ, и то издали, изъ-за угла, меня угощали камнемъ, а большей частью разными эпитетами въ родѣ: «жиденокъ, чертенокъ», «жидъ, свиное ухо» и проч. и проч. Меня это унижало и бѣсило, но дѣлать было нечего. Я молчалъ. Съ тѣхъ поръ не только слово жидъ, но просто буква ж внушаетъ мнѣ омерзеніе. Еслибы это было въ моей власти, я эту проклятую, гнусную букву вычеркнулъ бы навсегда изъ списка живыхъ ея сестеръ.
Я торжествовалъ около двухъ недѣль. Однажды, когда я возвращался раннимъ вечеромъ одинъ изъ хедера и проходилъ мимо одного ярко-освѣщеннаго дома, меня вдругъ обдали очаровательные звуки скрипки, которой аккомпанировало фортепіано. Я любилъ музыку до безумія. Еще въ деревнѣ я по цѣлымъ часамъ не отходилъ отъ балалайщика или деревенскаго скрипача. Но то были звуки, раздражавшіе меня, но не удовлетворявшіе. Звуки же, поразившіе мой слухъ теперь, были совсѣмъ другаго рода; они разомъ обдали меня какъ будто ароматомъ. Я приросъ къ землѣ и весь погрузился въ цѣлый океанъ блаженства. Я забылъ себя и все окружающее меня, какъ вдругъ меня толкнула чья-то рука. Я вздрогнулъ и оглянулся. Возлѣ меня стоялъ громаднаго размѣра мужикъ, въ нахлобученной овчинной шапкѣ и съ громаднымъ кнутищемъ въ рукѣ.
— Бачишь, сучій жиде, якъ у насъ гарно! сказалъ онъ мнѣ своимъ грубымъ хохлацкимъ голосомъ, указывая кнутомъ на домъ, въ которомъ раздавалась музыка.
Я ничего ему не отвѣтилъ и счелъ полезнымъ ретироваться подальше отъ его кнутища. Между тѣмъ, звуки давно уже замолкли, а въ ушахъ моихъ продолжало еще что-то вибрировать. Я рѣшился ждать долго-долго, лишь бы еще разъ услышать хоть нѣсколько такихъ звуковъ. Я отошелъ подальше отъ оконъ, поднялся на кончики пальцевъ, чтобы увидѣть какъ-нибудь того счастливаго смертнаго, которому природа дала способность извлекать такіе очаровательные звуки изъ своего инструмента. Въ окнахъ я замѣтилъ нѣсколько мужчинъ и женщинъ очень красиво одѣтыхъ, нѣсколько мальчиковъ-гимназистовъ и дѣвочекъ. Мнѣ показалось, что между ними были также Митя и Оля. Лица эти долго ходили взадъ и впередъ, подходя другъ къ другу, разговаривая, валъ видно, и смѣясь; дѣти бѣгали изъ угла въ уголъ. Наконецъ всѣ начали чинно усаживаться. Какой-то господинъ невзрачной наружности подвелъ къ фортепіано даму, усадилъ ее, затѣмъ взялъ скрипку, уладилъ ее подъ подбородокъ и плавно повелъ смычкомъ.