— Если хотите, могу поклясться на Библии. Сам я убежден, что человек, желающий солгать, не остановится и перед клятвопреступлением. Я так никогда не поступаю. Впрочем, я в вашем распоряжении.
Сказано было весьма впечатляюще. На мгновение ему почти удалось убедить меня. Но по части грязных делишек Мы с Бисмарком друг друга стоили, и мне не хуже его были известны все эти трюки.
— Мне наплевать на клятвы, — говорю я. — В любом случае, я не уверен, что мне по нраву ваш маленький заговор. Вы же знаете — я не нищий, — это, кончено, было бессовестной ложью, — и не намерен горбатиться на вас ради десяти тысяч. Это бесчестное, коварное и чрезвычайно опасное предприятие. В случае провала оно будет стоить мне головы…
— И нам тоже, не забывайте, — восклицает де Готе. — Если вас схватят, вы можете нас выдать.
— Спасибо вам огромное, — говорю я. — Утешили так утешили. Но знаете ли, мне до всего этого нет дела. Я всецело за тихую, мирную жизнь…
— В баварской тюрьме, — мило вставляет Руди, — отбывая десять лет за изнасилование?
— А вот и пальцем в небо, — говорю я. — Даже если вы теперь отправите меня назад в Мюнхен, то как вам удастся объяснить мое отсутствие в промежуток между совершенным преступлением и арестом? Это будет не так-то просто.
Это заставило их задуматься, и слово взял Бисмарк.
— Не стоит тратить время. Какие средства мы использовали, чтобы доставить вас сюда, теперь уже не имеет значения. Стоит ли объяснять, что случиться с вами, если вы отвергнете предложение? Мы здесь совсем одни. Никто не видел, как вы приехали, никто не увидит, как уехали. Я понятно выражаюсь? По сути, у вас нет выбора, кроме как согласиться, и принять плату, которую — обещаю — вы получите.
Ну вот наконец и они — старые добрые открытые угрозы. Если им заблагорассудится, они как пить дать, перережут мне глотку. Я вляпался по полной, и потроха мои болезненно сжались. Но выхода не было — да и в конце концов: а вдруг они не врут? Ей-богу, на десять тысяч я бы развернулся! Но мне никак не верилось, что они заплатят — окажись я на месте Бисмарка, ни за что бы не заплатил, когда уж получил свое. Мне даже думать не хотелось о риске, с которым связано выполнение их чокнутого плана, но, с другой стороны, я не мог не отдавать себе отчета, что будет со мной в случае отказа. В первом случае меня ожидает сумасшедшее приключение, сулящее страшную опасность, но и солидное вознаграждение; во втором — смерть, и не иначе, как от рук герра Крафтштайна.
— Скажите-ка, Бисмарк, — говорю я. — Вы не добавите до пятнадцати тысяч?
Он холодно посмотрел на меня.
— Слишком много. Вознаграждение составляет десять тысяч и увеличению не подлежит.
Я старался придать себе огорченный вид, но в душе радовался. Намеревайся Бисмарк сыграть со мной в грязную игру, то не постеснялся бы задрать ставки; тот факт, что он не сделал этого, внушал определенную надежду.
— Ты же сказал, что не нищий, — хмыкнул Руди, чтоб ему провалится.
Я помедлил, словно в нерешительности, потом говорю:
— Ладно, я сделаю это.
— Отлично, парень! — вскричал Руди и похлопал меня по плечу. — Клянусь, мы с тобой одной крови!
Де Готе пожал мне руку и заявил, что чертовски счастлив, идя на дело вместе с таким решительным и хладнокровным товарищем; Крафтштайн налил мне еще бренди и предложил выпить за мое здоровье; даже Берсонин оставил свой пост у двери и присоединился к тосту. Но Бисмарк проговорил только: «Прекрасно. Мы начнем дальнейшие приготовления завтра», — и вышел вон, оставив меня в колоде с четырьмя валетами. Последние теперь просто излучали дружелюбие: мы-де товарищи по оружию, и парни хоть куда, и «будем рады напиться с вами от души». Я шибко не сопротивлялся; меня буквально трясло от напряжения, и укрепляющее воздействие изрядной дозы спиртного казалось вовсе не лишним. Но пока они шумно нахваливали меня и похлопывали по спине, в голове пульсировала все та же мысль: Господи, я опять вляпался! И повезет ли, Боже милостивый, выбраться на этот раз?
Можете представить, как провел я ту первую ночь в Шенхаузене. Хотя я здорово набрался к тому моменту, когда Берсонин с Крафтштайном отволокли меня в кровать и стащили с ног сапоги, ум мой оставался слишком ясным: я лежал, полностью одетый, вслушивался в завывания ветра в башенках, смотрел на тени, отбрасываемые трепещущим огоньком свечи на высокий потолок, а сердце мое колотилось так, словно я бежал что есть духу. Комната была промозглой, как могила, но с меня градом катился пот. Как же, черт возьми, так получилось? И как, черт побери, мне теперь быть? Я по-настоящему рыдал, проклиная тупость, благодаря которой меня занесло в Германию. Сидел бы себе сейчас дома, развлекался с Элспет, подтрунивал над ее толстокожим отцом и не знал бы больших неприятностей, чем представлять эту медвежью семейку в обществе; вместо этого я оказался в уединенном замке в окружении пяти смертельно-опасных чокнутых, втягивающих меня в сумасшедшую авантюру, которая неизбежно закончится виселицей. А если я воспротивлюсь или попробую удрать, они задушат меня с легкостью, с какой прихлопывают муху.