Острота, без сомнения, вышла довольно плоской, даже если учесть, что мы были навеселе, но и этой искры хватило, чтобы поджечь солому. Следующее, что я помню, это как стул ушел из-под меня, я лежу на полу, а надо мной стоит Бернье с перекошенным от ярости лицом и трясущимися губами.
— Какого дьявола, — начал Форрест, когда я начал подниматься на ноги, и другие тоже повскакали с мест.
Я наполовину встал, когда Бернье ударил меня. Я не удержался и упал опять.
— Бога ради, Бернье! — воскликнул Форрест. — Ты с ума сошел?
И они бросились оттаскивать его, иначе, кажется, он просто растерзал бы меня. Видя, что Бернье держат, я с проклятием поднялся и кинулся на него, но Брайант обхватил меня, крича: «Нет, Флэш! Остынь, Флэши!». Все обступили меня.
Сказать по правде, я был чуть живой от страха, поскольку в воздухе запахло убийством. Лучший стрелок полка ударил меня, и к этому был повод, — будучи напуган или нет, я всегда отличался умением быстро и ясно мыслить в моменты кризиса, — понимая, что нет никакой возможности избежать дуэли. Если, конечно, я не хочу снести удар, что будет означать конец моей карьеры как в армии, так и в свете. Но драться с ним было все равно, что шагнуть в могилу.
Это была ужасная дилемма, и в момент, когда нас растащили, я понял: мне нужно время, чтобы подумать, выработать план, найти выход. Я стряхнул держащие меня руки и, не говоря ни слова, вышел из столовой с видом человека, который предпочитает уйти, чтобы не натворить глупостей.
Мне потребовалось пять минут напряженной работы ума, а потом я вернулся в столовую. Мое сердце стучало как молот, и вид у меня был довольно яростный, так что даже если бы я задрожал, они бы приняли это за проявление гнева.
Когда я вошел, разговоры смолкли. Даже сейчас, шестьдесят лет спустя, я чувствую эту тишину и вижу элегантные фигуры в синих мундирах, и блеск серебряных монет на столе, и Бернье, очень бледного, стоящего в одиночестве у камина. Я направился прямо к нему. Речь у меня уже была приготовлена.
— Капитан Бернье, — начал я, — вы нанесли мне удар рукой. Это было неосторожно, поскольку я, если захочу, могу попросту разорвать вас на куски своими руками. — Конечно, это был полный блеф, как же еще мог говорить настоящий англичанин Флэшмен. — Но я предпочитаю драться как джентльмен, даже если вам это не свойственно. — Я повернулся на каблуках. — Лейтенант Форрест? Можете вы быть моим секундантом?
Форрест выпалил свое «да», а Брайант выглядел удивленным. Он ждал, что я назову его имя, но для него в этой пьесе была припасена другая роль.
— Кто будет вашим секундантом? — хладнокровно спросил я у Бернье.
Он назвал Трейси, одного из «индийцев», и я, отвесив Трейси поклон, подошел к карточному столу, будто ничего не случилось.
— Мистер Форрест уладит детали, — обратился я к остальным. — А нам не раскинуть ли пока партеечку?
Они изумленно уставились на меня.
— Черт возьми, Флэш, ну ты силен! — вскричал Брайант.
Я пожал плечами, и мы вернулись к игре. Все были сильно возбуждены — слишком сильно, чтобы заметить, что мои мысли витают далеко от карточного стола. К счастью, игра в «двадцать одно» не требует большой концентрации.
Через минуту Форрест, обсудивший все с Трейси, подошел ко мне и сказал, что с разрешения лорда Кардигана, в получении которого он не сомневался, мы встретимся в шесть утра за манежем. Подразумевалось, что я выберу пистолеты: как у оскорбленной стороны, выбор оружия был за мной.[20] Я рассеянно кивнул и попросил Брайанта поторопиться с раздачей. Сыграв еще несколько конов, я заявил, что иду спать, прикурил чируту и вышел, пожелав остающимся спокойной ночи с таким видом, будто мысль о ждущих меня на заре пистолетах заботила меня не больше, чем завтрак. При любом раскладе в тот вечер я существенно вырос в их глазах.
Я остановился под деревьями на пути домой и спустя минуту, как и ожидал, увидел бросившегося вдогонку за мной Брайанта, буквально сгорающего от возбуждения и любопытства. Он принялся бубнить о том, какой я чертовски лихой парень и что за вояка Бернье — настоящий янычар, но я его оборвал.
— Томми, — говорю, — ты ведь не богатый человек.
— А? — растерялся он. — Что…
— Томми, — продолжаю я. — Ты хочешь получить десять тысяч фунтов?
— Бог ты мой, — восклицает Брайант. — За что?
— За то, чтобы Бернье вышел завтра на дуэль с незаряженным пистолетом, — без обиняков заявляю я. О, да! Я хорошо знал малыша Томми.
Он вытаращился на меня и снова принялся бубнить:
20
Выбор оружия. На деле это не обязательно являлось прерогативой оскорбленной стороны, и урегулировалось, как правило, по взаимному соглашению.