Тем утром лагерь в горах покидало около сотни воинов, в том числе первые лица племени: сам Мангас, Дельгадито, Черный Нож, Железные Глаза, Понсе, Раззява и Быстрый Убийца. Для похода были реквизированы все лошади селения, ибо в то время апачи не имели такого изобилия коней, как в более поздние времена, и около четверти нашего отряда перемещалось на своих двоих. Шаманы проинспектировали нас на предмет наличия у каждого «целебных» шнурков, мешочков с «лекарствами», проследили, чтобы молодые воины захватили свои «чесальные соломинки». Потом они, распевая и обращаясь к солнцу, разбросали пыльцу, и мы тронулись в путь. С гор мы спустились пятью отрядами. Это типичный стиль апачей: отдельными шайками прочесать местность и собраться воедино у главной цели.[165] Когда ухо мое уловило, как Мангас, обращаясь по-апачски к уходящим на северо-восток пешим отрядам, упомянул название «Фра-Кристобаль», сердце мое екнуло. Местечко это располагалось в северной части долины Дель-Норте и совсем рядом с Сокорро, но чуть южнее него. Если, будучи в тех краях, я не сумею улизнуть тем или иным способом, то, значит, сильно промахнулся в своих расчетах. Стоит ли говорить, что так и вышло?
Спустившись с гор, пять наших групп веером двинулись через месу, бесконечной полосой простиравшуюся к востоку. Я шел в центре, вместе с Мангасом и Дельгадито, и вовсе не сожалел, что Раззява с Быстрым Убийцей попали в одну из юго-восточных шаек – этих парней мне меньше всего хотелось видеть у себя за спиной, когда наступит час уносить ноги. В лучах утреннего солнца, казавшегося в тумане бледным светящимся диском, мы бодрой рысью двинулись на восток. За тот первый день мы покрыли добрых миль сорок, и меня порадовал факт, что араб не выказал признаков усталости. На равнине нам не встретилось ни единой живой души, но ближе к вечеру мне довелось пережить одно из сильнейших в жизни потрясений, поскольку перед нами на горизонте открылось вдруг зрелище, которое нельзя было охарактеризовать иначе, нежели панорама города. Причем столь крупного, что в этой глуши его быть никак не могло. Симметричными рядами из месы вздымались высокие здания, сложенные, насколько можно было судить, из коричневого кирпича. Они были намного больше самых крупных построек Санта-Фе. Я оторопел, но мои спутники не обратили на увиденное ни малейшего внимания, продолжая в молчании скакать. И только когда мы оказались в миле или даже ближе, я понял, что это не здания вовсе, а удивительно прямоугольные и вытянутые скалы – как будто некий великан взял и разбросал свои игрушечные кубики в самом сердце этой пустынной страны. Мы обогнули скопление камней, не доехав до него с полмили. Эти столь аккуратно расположенные валуны страшно напомнили мне некий гигантский Стоунхендж, и я решил, что это дело рук диких солнцепоклонников. Хотя каким образом ухитрялись они перемещать эти гигантские глыбы, мне даже не приходило в голову.[166]
На ночь мы остановились в заросшем тополями русле пересохшей реки, а поутру двинулись по пересеченной местности, начинавшей приобретать небольшой уклон. Волнение мое усиливалось, поскольку мы, видимо, приближались к долине Дель-Норте. И точно: к концу дня позади осталась последняя гряда холмов, и в наступающих сумерках перед нами открылись знакомые ряды тополей, сквозь которые тут и там поблескивало зеркало реки, а за ними – низкие обрывистые скалы. Над водой расползался дым очагов крупного селения, выглядевшего таким мирным в лучах заходящего солнца. Мы спешились, и сердце в груди заколотилось так, будто вот-вот разорвется – я понял, что это цель нашего похода и лучшего шанса улизнуть не представится.
Укрывшись в небольшой лощине, мы разделись, натерлись жиром и подновили боевую раскраску. Безумие, не правда ли – цивилизованный белый человек размалевывает себя, как дикарь. Но проведя шесть месяцев среди этих красных скотов, я даже глазом не моргнул. Мангас изложил Дельгадито план действий. Перед самым наступлением темноты нам предстояло вброд перебраться через реку, напасть на деревню, ограбить и поджечь ее, угнать всех лошадей и мулов, а затем вернуться на прежнюю позицию для ночевки. Взятие пленных в расчет не входило, так как следующим утром нам предстояло двинуться на север, на соединение с пешими отрядами, по пути разоряя все поселения вдоль реки.
Мангас не собирался вести нас на деревню лично. У него было много общего со мной, и он никогда не рисковал своей шкурой без крайней нужды. Но при его железной репутации никто и бровью не повел. Да возьмите и цивилизованных генералов – многие из них ходят в рукопашную вместе с солдатами? Пока Дельгадито – тощий негодяй с мерзкой рожей, напоминавший скорее испанца чем апача, проводил инструктаж по тактике, Мангас прохаживался среди нас, проверяя готовность. Прекрасно помню, как расплывающаяся в сумерках громадная туша остановилась передо мной. Черные глаза блестели из под налобной повязки, а шершавый палец проехался по моей щеке, стирая кляксу из краски. Вождь похлопал меня по плечу, обдав тем смрадным ароматом, который неразрывно связан в моем восприятии со словом «апач».
165
Пыльца, которую использовали шаманы, представляла собой ходдентин, перемолотую пыльцу камыша. Она должна была призвать благословение Солнца на намеченное предприятие. Средство высоко ценилось апачскими воинами, неизменно бравшими его с собой на тропу войны наряду со шнурами и мешочками-талисманами, содержавшими также такие экспонаты, как веточки с расщепленного молнией дерева. Последним приписывали огромную силу, и не только среди апачей: Вальтер Скотт упоминает он них в своей «Деве Озера» (песнь 3, строфа 4). «Целебные шнуры», украшенные зачастую перьями, имели на конце маленький кружок, который прикладывали к ране или болячке, и носились на бедре. «Чесальные соломинки» представляют собой самую курьезную часть снаряжения военного отряда. Их брали с собой начинающие воины, еще не совершившие четыре похода. Обычай запрещал им чесаться пальцами, а также пить во время войны воду, касаясь ее губами. Поэтому чесались они палочками или трубочками, которые использовались также как соломинки для питья. Есть одна вещь, про которую Флэшмен не упомянул: это обычай выщипывать ресницы и брови. Кому-то может показаться странным, как сумел он сохранить растительность на лице, живя среди людей, практикующих депиляцию. Возможно, апачи удовольствовались тем, что Флэшмен брил волосы. См.: Бурк «Знахари…»; сэр Джеймс Фрейзер «Золотая ветвь» (1922).
166
Речь, без сомнения, идет о Каменном городе. Излюбленная туристами достопримечательность расположена на некотором удалении от дороги, связывающей Силвер-Сити и Деминг. Издали эти огромные каменные глыбы удивительно похожи на город из современных многоэтажных домов, но тем не менее это чисто природное явление. Впрочем, глядя на них, легко понять, почему Флэшмен пришел к умозаключению об их человеческом происхождении.